Афган. Разведка ВДВ в действии. Мы были первыми - Валерий Марченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Понял, — весело крикнул пилот.
Я выскочил к разведчикам:
— Паша, готовность — полная! С Баравковым работаешь по досмотру! Азарнов!
— Я!
— Поддержишь группу лейтенанта Перькова. Черепом крутить на триста шестьдесят!
— Понял!
— Нищенко! Общее обеспечение захвата. Как на уроках! Вопросы?
— Никак нет!
— Работаем!
Оружие приведено к бою. Касание. Вперед. Обе группы одновременно блокировали трактора. Разведчики Баравкова рванули к объекту захвата, на ходу изучая обочину, закрытую хмызником. Мы с Есаулковым, прикрыв его группу от расщелины справа, бросились к ведущему трактору, чтобы с его позиции контролировать общую обстановку и действия групп захвата. «Рисунок» налета получился красивым по исполнению и выдержан по времени, но разведчики допускали лишние движения и слаженности, черт побери, не хватало.
Выскочившие из тракторов водители упали на землю, вытянув перед собой заскорузлые руки. Не успев добежать до упавших на землю афганцев, я споткнулся на комочке верблюжьей колючки, наверное… Звено «двадцать четвертых» неслось на нас. Звенящий грохот двигателей над головами вверг в шок все живое вокруг.
— Ну, черти! А-а-а… Стоп-стоп! Впрочем… Это ж изюминка, если всамделишный караван! А?
Рывком к последней машине.
— Сокуров, Архипов — тележки, Перьков, Гапоненко — трактора. Досмотр — минута и уходим.
С лежавшими в пыли трактористами возился Баравков. Он их опрашивал, пытаясь понять, насколько ясен водителям его диалект.
— Спроси по отдельности, Гена: есть ли в кишлаках посторонние люди с гор? Сколько? Что делают?
Заместитель, заикаясь, торопил с ответом перепуганных афганцев.
— Товарищ старший лейтенант, в тележках чисто, только дрова, — доложил Сокуров.
— Понял!
— Валерий Григорьевич, в тракторах ржавые ключи и больше ничего.
— Хорошо, Паша, понял.
Группы сработали быстро, без суеты, я фиксировал время захвата.
— Товарищ старший лейтенант, — подбежал Баравков, — водители говорят, что «духи» и посторонние в кишлаках ночами бывают, но что это за люди, они не знают. Или боятся говорить. Они еще в себя не пришли от атаки «горбатых».
— Хрен с ними, Гена! Уходим! Внимание! Отход! Нищенко, прикроешь посадку.
Поднятой рукой сержант обозначил: понял.
— На посадку!
Взлетели и в нескольких метрах над землей пошли от места учебно-боевого захвата. Время на моем «Ориенте» отмерило четыре минуты от посадки до взлета. Неплохо. Можно домой. Едва не касаясь верхушек апельсиновой рощи, вышли к магистральной дороге и по линии электропередачи пошли в направлении Кабула. Кишлаки и «зеленка» оставлялись справа: «духи» могли из ДШК всадить горсть металлолома, поэтому, обогнув столицу по восточной окраине, зашли на посадку с Пагмана.
Оглушенные полетом вышли из «вертушек» на воздух и не спеша присели у краешка обшарпанной «рулежки».
— Проверь оружие, Паша, я к «двадцать четвертым». Пока перекур.
— Понял, Валерий Григорьевич!
Экипажи «припарковавшихся» «восьмерок» весело обсуждали выполненное задание. Потные, возбужденные… Норма налета на день была отработана, можно и передохнуть.
— Кто меня чуть не «побрил»?
Летчики смеялись, показывая на рыженького паренька с гермошлемом в руке.
— Каково?
— Едва не кончил от атаки с небес.
Прикурили, постояли, поостыв от полета.
— Ну, что? Обсудим?
— Как маневр, десантура?
— Сильно! Будем применять. Ложная атака поразительна! Эффектна! Поверьте!
— Принимается, командир.
— Валерий, — протянул я руку парням.
Ребята назвали свои имена.
— Отработали нормально. Спасибо за участие! Не сомневаюсь, что сблизились в работе. Ваш дружеский локоть я чувствовал лично.
— Похоже, до завтра. Теперь нас отцы-командиры не оставят в покое.
— До встречи, Валерий.
Полет над душманской долиной принес неплохие плоды: у меня сложилось представление о ее дорожной сети, расположении кишлачного сектора, системе транспортно-пешеходных артерий. Формировалось понимание выбранной тактики борьбы с караванами во взаимодействии с авиацией, рождался замысел применения разведывательных групп на разных направлениях. Наработка была реальной! Об этом я и доложил начальнику разведки:
— Сеть дорог от гряды Спингар, товарищ подполковник, позволяет противнику перебрасывать грузы на колесной технике, тракторами, вьючными животными. Она обеспечивает подходы к кишлакам, расположенным на путях перемещения оружия, и организацию в них перевалочных пунктов. Складирование в них оружия и боеприпасов удобно в сочетании с наличием дорог и маскировкой караванов, причем под обеспечением своей агентуры в кишлаках. Противник, вероятней всего, исходит из того, что подтягивать караваны к магистральным коммуникациям опасно. Их движение мы, так или иначе, контролируем, поэтому можно предположить, что в районе Хоши противник имеет склады с оружием. Дальнейшее его движение к потребителям осуществляется, скорее всего, мелкими партиями на вьючных животных.
— Хорошо, Валера! Условно, понимаешь, условно я с тобой соглашусь. Ну, а дальше-то что?
— Дальше?
Понимая мои пожелания, Михаил Федорович, тянул из меня жилы, чтобы убедиться, насколько продумана операция, насколько она обоснована и имеют ли мои предложения право на жизнь.
— Если командование, товарищ подполковник, не торопит, агентурную разведку необходимо нацелить на конкретную работу по нашей задаче. Летать вслепую днем, рыская по дорогам — бесполезный номер. Я в этом сейчас убедился. Да и «духов» насторожит активный пролет авиации… Что им стоит расшифровать замыслы наших намерений и принять меры противодействия? Раз плюнуть! Они наблюдательны.
— Ладно меня уговаривать! Что предлагаешь?
Михаил Федорович приготовился слушать.
— Работать двумя группами: одна идет на караван, другая прикрывает захват на «вертушках». В случае необходимости будет досмотровой. Броню привлекаем в частном порядке. В ночное время она может страховать выход групп до магистрали и отвлекать «духовское» наблюдение от цели.
— Ну да! Зажмут ночью! Пока «броня» подтянется, от вас ничего не останется.
— Хм… Товарищ подполковник, тогда опять я возвращаюсь к вопросу агентурного сопровождения нашей работы…
Михаил Федорович, скривившись, вскочил и, мне показалось, хотел топнуть ногой.
— Вот ты советский человек, Марченко, и не понимаешь одной истины.