Подари мне мечту - Бренда Джойс

Ее обвиняют в ереси. Почему? С какой стати?

Она вздрогнула от страха. Вот и Роб писал, что здесь стали часто сжигать еретиков. Но ей эта кара не грозит, верно?

В стране по-прежнему полно протестантов, не очень скрывавших своих убеждений, но их никто не трогал. Если уж на то пошло, ее дядя, всесильный Сассекс, тоже исповедует прежнюю веру. Почему же именно ее арестовали за то, что сходит с рук столь многим?

В памяти всплыло искаженное яростью лицо Альварадо, и на сердце навалилась жуткая тяжесть. Ее муж — истовый католик. И теперь он ее ненавидит. Не он ли все это подстроил? Господи, а как же Филипп? Что будет с ее сыном?

Изабель едва слышно застонала и расплакалась. Она с радостью, пожертвует жизнью, если это отведет от малыша гнев Альварадо.

В коридоре раздались шаги.

Изабель машинально выпрямилась и охнула от боли в ребрах. Но страх заставил ее позабыть даже о боли.

Произошла какая-то ошибка. Ее не могут осудить. Наверняка тот — или те, — кто идет сюда, собирается выпустить ее.

Несмотря на полдень, в камере царили сумерки, и Изабель не сразу разглядела лица двоих вошедших мужчин. Кажется, один из них в монашеском одеянии. У Изабель упало сердце. И снова забилось дикими, неровными толчками, когда она узнала второго посетителя.

Дуглас Монтгомери вцепился в прутья толстой решетки, отделявшей ее темницу от входа, и побледнел, когда увидел, в каком она состоянии.

— Что он с тобой сделал! — вырвалось у него.

Перед глазами у Изабель пронеслась вся ее жизнь. Слишком поздно она раскаялась в том, что натворила. В своем детском желании обладать Робом, в маскараде перед Дугласом, в браке с Альварадо и в решении продолжать встречаться с Робом после свадьбы. Теперь Изабель видела только любовь и сочувствие в глазах Дугласа, и в груди у нее вспыхнуло жаркое пламя. А с ним пришла холодная, жестокая мысль. Она всю жизнь любила не того, кто этого заслуживал!

Господи, если бы она была умнее, то не отдалась бы Робу и не родила бы от него ребенка! А тот, кто стоял сейчас перед ней, мог бы стать ее мужем, ее господином, ее жизнью!

По лицу Изабель потекли слезы — слезы жалости и раскаяния.

— Дуглас, — шепнула она, стараясь взять себя в руки.

— Тебе очень больно? Я позабочусь, чтобы к тебе прислали врача!

Изабель медленно поднялась с пола и приблизилась к решетке. Ей удалось не закричать от острой боли. Однако на это ушли все ее силы.

— Тебе больно! — Он погладил ее по щеке.

Никогда в жизни ничья ласка не приносила ей такого счастья, такого облегчения! «Я люблю его… — обреченно думала Изабель, прикрыв глаза. — И я умру с этой любовью…»

— Спасибо, Дуглас, — прошептала она, поднимая измученный взгляд.

— За что? Я еще ничего не успел предпринять! Тебя не должны сжечь, Изабель! — И он мрачно добавил: — За всем этим стоит твой муж. Он выдал тебя властям. Не только за твою измену, но и за то, что ты якобы шпионила за ним в пользу Англии.

У Изабель потемнело в глазах.

— Сассекс — мой дядя, и это он приказал мне следить за мужем. Но я не успела вызнать ничего важного, прежде чем меня отослали в Испанию!

— Какая теперь разница? Де ла Барка больше не любит тебя, он тебя ненавидит. Филипп прислушивается к его словам. А к словам Филиппа прислушивается королева. Де ла Барка намерен во что бы то ни стало отделаться от тебя, и обвинение в ереси — самый простой способ.

— О Боже! — Изабель цеплялась за решетку, чтобы не упасть. — Неужели нет никакой надежды?

— Ты должна покаяться. — Дуглас просунул сквозь прутья руки и взял ее лицо в ладони. — Признайся в двоих грехах, покайся публично — это единственная надежда избежать костра! Сегодня я встречаюсь с Сассексом. Завтра мы будем у королевы. Ты понимаешь меня, Изабель? — В его глазах стояли слезы. — Боже милостивый, все-таки она женщина, и кто, как не женщина, могла бы тебя понять?

Она кивнула, хотя достаточно хорошо знала королеву Мари». Несмотря на небольшой рост и тщедушность, королева всегда напоминала ей мужчину в юбке. А кроме того, свет не видывал столь яростной католички. Нет, Изабель не надеялась на ее жалость.

— Следует ли мне признаться в связи с Робом?

— У де ла Барки есть доказательства, верно? К тому же об этом знает весь двор. Не пытайся что-либо скрывать. Кайся и моли о пощаде Господа, церковь и королеву.

Изабель не могла налюбоваться его милым, дорогим лицом, чувствуя, как тяжестью ложится на ее плечи отчаяние. Казалось, еще минута — и этот жуткий груз придавит ее к земле так, что она распростится с жизнью. Словно во сне Изабель прошептала:

— Я никогда не нравилась королеве…

Монтгомери чертыхнулся. А потом потянулся через решетку и поцеловал ее.

Изабель поймала его руки. Их поцелуй был удивительно нежным, напоминавшим о чем-то сокровенном, неуловимом, и пронизанным бесконечной печалью. Изабель невольно почувствовала, как в груди у нее зарождается что-то дикое, неистовое и в то же время полное такой смертельной горечи! Наконец они отстранились друг от друга, чуть не плача.

— Мы справимся с этим — ты и я! — промолвил он. — Клянусь тебе, Изабель! Мы выдержим!

Она верила, что Дуглас непременно попытается ее спасти, но страшилась, что у него ничего не выйдет. А еще больше Изабель страшилась облечь в слова свои самые черные мысли, как будто от этого они скорее сбудутся.

— Я так боюсь за Филиппа! Дуглас, что будет с моим сыном?

В его глазах полыхнул мрачный огонь.

— Может быть, мальчика отдадут на воспитание мне или даже Робу. Не думаю, что де ла Барку волнует его судьба. Но первым делом надо позаботиться о том, чтобы тебя как следует здесь кормили, дорогая!

— Дуглас! Подожди еще секунду! Если я так и не найду милосердия, если мне суждено умереть, ты готов поклясться на Библии, что не бросишь Филиппа на произвол судьбы?

— Не смей даже думать об этом! — Он крепко сжал ее руки. — Ах, Изабель, ты могла бы не задавать мне подобных вопросов! Я готов заботиться о твоем сыне, как о своем собственном!

Изабель разрыдалась. Ей оставалось только верить и ждать.

Вестминстер-Холл. 12 июня 1555 года

Как только Изабель вошла в зал суда, она остановилась и огляделась.

В зале толпились аристократы, явившиеся поглазеть, как бывшую придворную даму осудят за самое тяжкое преступление на свете. В дальнем конце зала Изабель уже ждали трое епископов, включая и лорда-канцлера, Джона Гардинера. Королева не пришла: она все еще не успела разрешиться от бремени и готовилась к родам.

Изабель едва передвигалась на подгибавшихся ногах, с трудом дыша в этом людном помещении со спертым воздухом. Как она оказалась здесь, да еще в роли обвиняемой, выставленной на потеху зевак, словно цирковой медведь? От духоты и страха ей чуть не стало дурно. Она чувствовала, как алчет крови собравшая здесь безжалостная толпа. Ее крови!