Индия и греческий мир - Евгений Викторович Старшов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот какой рассказ сохранен и не погиб для нас, Главкон. Он и нас сохранит, если мы поверим ему и осторожно перейдем чрез реку Лету, не заразив своей души. Поверив мне и убедившись, что душа бессмертна и может переносить всякое зло и всякое добро, мы всегда будем идти вверх и всячески упражняться в справедливой и разумной деятельности, чтобы быть угодными и самим себе, и богам, пока живем здесь и готовим себе награды за эту жизнь, как победители, с торжеством идущие туда, где, как мы говорили, совершая тысячелетнее путешествие, будем наслаждаться счастьем.
(Текст приводится по изданию: Сочинения Платона, в 6 т. СПб.: типография духовного журнала «Странник», 1863. Т. 3.).
Приложение 4
Платон
Миф о пещере (фрагмент из VII книги «Государства»)
Перевод В.Н. Карпова
После этого-то, сказал я, нашу природу, со стороны образования и необразованности, уподобь вот какому состоянию. Вообрази людей как бы в подземном пещерном жилище, которое имеет открытый сверху и длинный во всю пещеру вход для света. Пусть люди живут в ней с детства, скованные по ногам и по шее так, чтобы пребывая здесь, могли видеть только то, что находится пред ними, а поворачивать голову вокруг, от уз, не могли. Пусть свет доходит до них от огня, горящего далеко вверху и позади их, а между огнем и узниками на высоте пусть идет дорога, против которой вообрази стену, построенную наподобие ширм, какие ставят фокусники пред зрителями, когда из-за них показывают свои фокусы.
– Воображаю, сказал он.
– Смотри же – мимо этой стены люди несут выставляющиеся над стеною разные сосуды, статуи и фигуры – то человеческие, то животные, то каменные, то деревянные, сделанные различным образом, и что будто бы одни из проносящих издают звуки, а другие молчат.
– Странный начертываешь ты образ и странных узников, сказал он.
– Похожих на нас, примолвил я. Разве ты думаешь, что эти узники на первый раз как в себе, так и один в другом видели что-нибудь иное, а не тени, падавшие от огня на находящуюся пред ними пещеру?
– Как же иначе, сказал он, если они принуждены во всю жизнь оставаться с неподвижными-то головами?
– А предметы проносимые – не то же ли самое?
– Что же иное?
– Итак, если они в состоянии будут разговаривать друг с другом, – не думаешь ли, что им будет представляться, будто, называя видимое ими, они называют проносимое?
– Необходимо.
– Но что, если бы в этой темнице прямо против них откликалось и эхо, как скоро кто из проходящих издавал бы звуки, – к иному ли чему, думаешь, относили бы они эти звуки, а не к проходящей тени?
– Клянусь Зевсом, не к иному, сказал он.
– Да и истиною-то, примолвил я, эти люди будут почитать без сомнения не иное что, как тени.
– Весьма необходимо, сказал он.
– Наблюдай же, продолжал я: – пусть бы, при такой их природе, приходилось им быть разрешенными от уз и получить исцеление от бессмысленности, какова бы она ни была; пусть бы кого-нибудь из них развязали, вдруг принудили встать, поворачивать шею, ходить и смотреть вверх на свет: делая все это, не почувствовал ли бы он боли, и от блеска не ощутил ли бы бессилия взирать на то, чего прежде видел тени? И что̀, думаешь, сказал бы он, если бы кто стал ему говорить, что тогда он видел пустяки, а теперь, повернувшись ближе к сущему и более действительному, созерцает правильнее, и если бы даже, указывая на каждый проходящий предмет, принудили его отвечать на вопрос, что такое он, – пришел ли бы он, думаешь, в затруднение и не подумал ли бы, что виденное им тогда истиннее, чем указываемое теперь?
– Конечно, сказал он.
– Да хотя бы и принудили его смотреть на свет, не страдал ли бы он глазами, не бежал ли бы, повернувшись к тому, что мог видеть, и не думал ли бы, что это действительно яснее указываемого?
– Так, сказал он. – Если же кто, – продолжал я, – стал бы влечь его насильно по утесистому и крутому всходу, и не оставил бы, пока не вытащил на