«Летающий танк». 100 боевых вылетов на Ил-2 - Олег Лазарев

Соседний полк дивизии, который в это время тоже перегонял самолеты, имел две поломки. Во Львове летчик на посадке допустил большой перелет и, выкатившись за пределы посадочной полосы, поломал переднюю стойку шасси и в результате сильно повредил самолет. Второй после посадки вместо посадочных щитков убрал шасси и положил машину на фюзеляж. За успешное выполнение перегонки командир дивизии объявил нам благодарность в приказе.

Незадолго до поездки в командировку мне довелось полетать еще на одной американской машине – АТ-6 фирмы «Норт Америкен». Это был учебно-тренировочный самолет, использовавшийся для проверки техники пилотирования, провозных полетов перед самостоятельным вылетом на боевой машине, полетов по приборам, учебной стрельбе по мишеням. Вид у него был довольно неказистый, но в управлении он был сравнительно прост и легко выполнял весь высший пилотаж. Летать на АТ-6 мне нравилось. К тому же было интересно полетать на новом типе самолета. Вывозил меня на нем командир звена Л. Савичев. Сначала он обучил меня, а потом подготовил в качестве инструктора, что являлось очень важным для работы.

Полетав на «кингкобре», особой разницы по сравнению с «аэрокоброй» я не почувствовал. Такого же мнения о ней были и другие летчики. Став истребителем, я стремился как можно быстрее войти в строй боевых летчиков, то есть стать настоящим истребителем. Поэтому хотел как можно больше летать на пилотаж и групповую слетанность со своим напарником Поздняковым. Хотя он имел незначительный боевой опыт, летал отлично и хорошо понимал меня в воздухе. Из летчиков эскадрильи лучшим был Савичев.

Мне он нравился не только как летчик, но и как отличный товарищ. По натуре он был настоящим истребителем и компанейской натурой. С ним было приятно отдыхать в свободное от работы время, особенно когда он брал в руки аккордеон. Боевая подготовка в полку шла более организованно, нежели там, откуда я пришел. Днем мы летали на боевых самолетах, а ночью на По-2. Здесь я впервые приступил к полетам ночью, через некоторое время вылетел самостоятельно и вскоре стал инструктором.

На Октябрьские праздники Полина родила сына Володю. Появились отцовские заботы. Работы хватало вдвойне. Время летело быстро. Не на все хватало дневного времени. В наступившем 1947 году пришло указание составить план летной подготовки на год. Сидим мы, комэски, в кабинете командира полка, маракуем над планом. Время перевалило за десять вечера. Безуглову потребовалось что-то выяснить в штабе дивизии. Он стал звонить, а мы, поглядывая на командира, следим за выражением его лица, которое вдруг резко изменилось. Положив трубку, Безуглов посмотрел на нас и тихо сказал: «Заместитель комдива Крюков сказал, что годового плана пока составлять не надо». У всех невольно возник вопрос – почему? Безуглов, как-то растерянно, кисло улыбаясь, не то сказал, не то пробурчал: «Не знаю».

Поняв, в чем дело, я выпалил: «Раз сказали не планировать, значит, полк или вся дивизия будут расформировываться». «Это вас, штурмовиков, шуровали, а нас, истребителей, разгонять не будут. Здесь что-то другое», – хихикая, произнес сорокалетний заместитель Безуглова майор Новиков. Как и все остальные, он верил в прочность истребительной авиации. На другой день по дивизии пошли слухи о возможном расформировании. Официального приказа и каких-то сообщений пока не поступало, но тем не менее и обычная нормальная работа кончилась. Слух о предстоящем расформировании упорно ходил. Перестали проводиться и занятия по наземной подготовке. Занимались в основном работой на матчасти. Замполит Глушков с парторгом майором Городынским проводили политзанятия. Большую часть времени личный состав просто бездельничал.

За два последних месяца я выполнил только один полет на боевом самолете и то для облета мотора. В конце февраля прошел слух, что приказ о расформировании дивизии и полков будет нам доведен после выборов в Верховный Совет. Так оно и случилось. На построении нам зачитали приказ. Для меня это был уже третий полк за последние десять месяцев. Как только услышал его, настроение сразу испортилось. Что теперь меня ждет, куда направят, может, вообще на гражданку? Мысли сменяют одна другую. Чего же все-таки ожидать? Никто ничего не знал. Наконец сообщили: всех будут отправлять эшелонами в Союз по разным военным округам в распоряжение начальников отделов кадров ВВС.

До отправления эшелона осталось совсем немного времени, а начфин под всевозможными предлогами не хочет выдавать мне подъемные деньги, которые я должен был получить еще по прибытии в 129-й полк. Смотря мне в глаза, без всякого стыда и совести он врал все, что приходило ему в голову, лишь бы не выдавать деньги. Настал день отъезда. Вечером мы должны были грузиться в эшелон, а он все откладывает срок на неопределенное время. Говорю ему: «Сегодня я уезжаю». «Ничем помочь не могу, а если уезжаешь, то, значит, вообще их не получишь», – нагловато глядя на меня, сказал он. Вижу его издевательство, но ничего сделать не могу. Попытался припугнуть его тем, что буду жаловаться. «Ну и жалуйся, денег все равно не получишь. Поздно, дивизия и полк расформированы. Поезд тронулся», – нагло смотря на меня, бросил он.

Обо всем этом я рассказал начальнику политотдела дивизии. Полковник немедленно вызвал к себе начфина и приказал тут же при нем выдать деньги. Капитан принес деньги и без всякого смущения отсчитал их. Выдавая их, нагло заявил: «Зачем же вы пришли к полковнику? Я бы и без этого выдал вам деньги». Хотел сказать ему пару слов по-русски, да постеснялся полковника. Шиллинги я получил, но где и как в оставшееся до отъезда время их реализовать? В нашей деревне в местном магазинчике курильщики даже сигарет не могли купить за деньги. Только на пограничной с Венгрией станции Шопрон на часть из них смог купить плюшки и немного яблок в дорогу. Как мне тогда хотелось тому красномордому капитану дать в рожу или ударить по золотым часам с таким же браслетом, которые, по всей вероятности, он приобрел на нечестные деньги.

Зима в тот год выдалась очень снежная. Пока мы с Полиной по такому сугробистому снегу доехали до места погрузки в вагоны, сани несколько раз переворачивались. В товарном вагоне, куда нас поместили, стояла буржуйка без дров. Температура воздуха в нем почти не отличалась от наружной. Вместе с нами ехал старшина-сверхсрочник из соседнего полка. Новое место службы мне не было конкретно определено – направление выдали в отдел кадров ВВС Московского военного округа. Продуктов нам выдали на неделю, но какое-то чувство подсказывало мне, что ехать будем дольше и их не хватит. Так и случилось.

Однако страшным для нас оказалась не нехватка продуктов, а то, что у Полины пропало молоко, и кормить четырехсполовиноймесячного Вовика стало нечем. В дороге достать в то время молоко было очень и очень трудно. Эшелон шел по территории Венгрии и Румынии. Останавливался он не у вокзалов, а на товарных станциях, где на путях, кроме товарных составов, ничего не было. Спросить не у кого, уходить от вагонов опасались, боясь отстать. Сверхсрочник с женой везли десятимесячную девочку-сироту. Командование соседнего полка, где он служил, попросило его сдать ее в первый попавшийся в Союзе детдом.

Девочке тоже необходимо было молоко, и мы со старшиной вдвоем на остановках пускались на его поиски. Особенно трудно было с молоком, когда мы проезжали Трансильванию. Во время войны этот район Гитлер несколько раз передавал то Румынии, то Венгрии. Грабили ее и те, и другие. Район остался без скота и продуктов. Временами положение спасала одна женщина. У нее тоже был грудной ребенок, и она на остановках делилась своим молоком. В дороге мы находились уже восемнадцать дней. В Союзе эшелон пошел намного быстрее. Дo Москвы осталось, как говорят, рукой подать. И вот ночью на перегоне Брянск – Сухиничи Вовик заболел. У него начались судороги, перестал есть. Врача в эшелоне не было.