Лучший возраст для смерти - Ян Валетов

– У пули тоже нет мозгов, – возразила Айша, – но она убивает. Власть у того, кто может убивать безнаказанно. А закон…

Она улыбнулась.

– Закон, Белка, нужен, чтобы объяснить, почему я могу убить безнаказанно, а кто-то другой – нет. Закон – это право сильного.

– Так было не всегда, – сказала Белка.

– Так было всегда… Но сейчас неважно, как было, – возразила жрица. – Важно, как будет. Спроси себя, а много ли таких, как ты? Много ли было таких, как ты, с тех пор, как Вождь всех Вождей и Первая Мать заставили челов жить вместе? Ты ведь знаешь ответ? Правда, Белка?

Белка посмотрела на Айшу оценивающим взглядом.

– Ты, рожденная жрицей, говоришь мне о свободе?

– Ты, парковая, будешь спорить со мной?

– Зачем мне спорить с тобой, жрица? – Белка покачала головой. – Я прожила свою жизнь свободной. Я сама охотилась, сама строила себе дом. Я не рожала рабов и рабынь, я не раздвигала ноги ни перед вождями, ни перед вэрриорами, ни перед хантерами. Могла я умереть? Да, десять раз по десять рук! Было ли мне страшно? Каждый день! Плакала ли я от бессилия! Много раз! Готова ли я вернуться в стойло? Никогда!

– Тогда слушай меня, Белка!

Айша шагнула к собеседнице, но натянувшийся шнур не дал ей приблизиться.

– Слушай меня внимательно! Я предлагаю тебе стать рядом со мной и построить новый мир! Справедливый и добрый! Мы заберем лекарство и вдвоем поменяем законы! Мы дадим право жить вечно лучшим – самым преданным, самым достойным, самым умным! Ведь лекарства мало и его не хватит на всех, так? Так зачем тратить его зря? Нам, живущим долго, будут нужны слуги, которые будут охотиться за нас, строить нам дома, убирать, выращивать для нас еду. И мы будем щедро награждать лучших из них… Но кто из них достоин, а кто не достоин нашей милости, мы будем решать сами… Мы вдвоем! Никто больше!

Губы Айши снова растянулись в улыбке.

– Подумай, Белка!

– Справедливый и добрый? – переспросила Белка. – Ты даже лучше, чем я думала…

– Вам не дойти без моей помощи!

– Если тебя это утешит, – сказала Белка, – то ты не первая, кто предлагает мне союз. И не первая, кого я посылаю подальше. Мне не нужны союзники, Айша. Особенно такие, как ты… Ты – просто товар. Вещь. Если я не поменяю тебя на Книжника, то убью, чтобы ты, храни нас Беспощадный, не построила свой справедливый мир. Тут и без тебя говна столько, что не расхлебать!

– Ты пожалеешь…

– Открой рот, сука. Пришла пора снова жевать собственные трусы.

* * *

Книжник дремал.

Новое место, куда его приволокли посреди ночи, было получше старого: в углу валялся старый матрас, практически целый и не очень вонючий, а в потолке не было крюка, чтобы подвесить пленника за руки. Поэтому Тима просто зашвырнули вовнутрь, захлопнули за ним дверь и оставили без воды в кромешной темноте – окон в его новой тюрьме не было вообще.

Спать Книжнику хотелось, но провалиться в небытие не получалось и он болтался на границе между сновидениями и явью, прислушиваясь к каждому звуку за закрытой дверью.

Дело шло к рассвету, а светало теперь поздно, когда за дверью что-то упало. Послышался сдавленный стон и неприятный треск, громкие шаги, звук удара, и что-то тяжелое звякнуло о бетон. Заскрежетал отодвигаемый засов.

Дверь распахнулась и на пороге показался громила с самодельным клинком в руке – горящие в коридоре факелы давали красновато-желтый тусклый свет, смазывали детали – но то, что клинок густо залит красным, Книжник рассмотрел без труда.

За громилой в комнату просочился уже знакомый Тиму человек с лицом крысы и с ее же повадками.

– Ну привет! – сказал он. – Нашелся таки!

Он полоснул ножом по пластиковым браслетам, сковавшим Книжника.

– Помнишь меня? Я – Грызун.

Книжник кивнул.

– Вставай, – приказал Грызун.

– Не могу, – отозвался Тим, показывая стальную цепь, опоясывающую его по талии.

– Додо! – позвал разведчик негромко.

Две огромные ладони высунулись из-за его спины, схватили цепь и от первого же рывка она разлетелась на звенья.

– Теперь можешь встать? – спросил Грызун.

Тим с трудом поднялся на ноги, его шатало.

– Нет времени, – сказал Грызун, и в сердцах сплюнул. – Бери его, Додо!

Книжник не успел и вздохнуть, как его уже тащили по узкому проходу между какими-то старыми трубами, взвалив на плечо, словно тюк с барахлом.

Подвал, по которому они бежали, был набит старыми коммуникациями и вонял гнилым железом, ржавчиной, нечистотами и кошачьей мочой так, что в носу зудело от аммиака. Под ногами валялись куски теплоизоляции, порванные пластиковые хомуты и Додо то и дело оскальзывался на каких-то потеках, с трудом сохраняя равновесие.

– Быстрее, быстрее… – торопил Грызун, семеня впереди с чадящим факелом в руке – кривоногий, ловкий, он чувствовал себя, как рыба в воде там, где высоченный Додо едва не царапал головой низкие заплесневелые потолки. – Не отставай.

Внезапно воздух стал чище, они выбрались на улицу. Возле эвакуационного выхода лежали несколько мертвых тел. Слышались какие-то голоса, крики, но далеко – квартал или два отсюда.

– Уходим! – прошипел Грызун.

И тогда Додо побежал по-настоящему.

Книжник понял, что даже лошадь, на которой он ехал галопом, не была такой быстрой: Додо молотил каблуками по земле шустрее, чем конь копытами. Теперь уже Грызун вынужден был догонять великана, несмотря на то, что разведчик бежал налегке, а на плечах Додо висел немаленьким грузом Книжник.

Они промчались по улице чуть больше двух блоков, потом Грызун свернул и снова повел их низом, через огромный бетонный паркинг. Тут факел мало помогал, выхватывая из кромешной сырой тьмы лишь остовы сгнивших машин, какой-то мусор, черные от грибка картонные ящики, но, похоже, разведчику этого слабого огонька хватало. Он уверенно вывел их на широкий пандус, заворачивающийся вверх по спирали, и тут стало видно, что рассвет уже близко. Справа замаячила полоса сереющего неба с редкими звездами на ней, и холодный утренний ветерок продувал этаж насквозь, окончательно разгоняя ночную тьму.

Они ссыпались вниз по узкому бетонному колодцу и, гремя по железным ступеням шаткого лестничного пролета, выбрались в переулок. Здесь Грызун остановился, загасил факел и снова замер, принюхиваясь. Додо сбросил Книжника со спины, усадил, оперев на старую кирпичную стену и встряхнул без особых церемоний так, что Тим клацнул зубами.

– Идти сможешь?

– Попробую…

Додо взмок, тяжело дышал, он не только бегал, он и пахнул, как лошадь.

– Некогда, – сказал Грызун, открывая глаза. Лицо у него было застывшее, взгляд отстраненным, словно у камлающего шамана. – Они недалеко. Бери его на плечи и побежали. Скоро нас смогут видеть смотрецы и тогда – все.