Путь Короля. Том 2 - Гарри Гаррисон

– Из нас не скажет никто, – откликнулся один из его товарищей.

Внезапный блеск в свете свечи, удар, прервавшийся крик… Двое аккуратно опустили на пол тело того, кто предлагал сдаться.

– Пусть душа твоя отойдет к Богу, брат, – сказал один из убийц. – Я все равно люблю тебя как брата. Я не хотел, чтобы ты подвергся испытанию, которого мог не вынести.

Первый голос продолжал:

– Итак, с этим ясно. Реликвия должна остаться здесь. Все те из нас, кто знает о существовании лестницы в горе, должны умереть. Ведь ни один человек не может быть уверен, что выдержит запредельную боль.

– Разрешено ли нам умереть в бою? – поинтересовалась одна из темных теней.

– Нет. Удар по голове, покалеченная рука – любого могут взять в плен против его воли. Мы могли бы умереть позже, после endura, но это может оказаться слишком поздно. Увы, у нас нет времени на endura. Один из нас поднимется по лестнице и скажет капитану Маркабру, чтобы тот завтра утром постарался заключить самый выгодный мирный договор для тех наших бедных братьев, которые imperfecti, несовершенные. Затем этот брат вернется сюда. И мы вместе выпьем по священному глотку из чаши Иосифа.

Послышался гул удовлетворения и согласия, в темноте над столом пожимались руки.

Часом позже молчаливые совершенные братья услышали шаги своего товарища, спускающегося вниз по лестнице, чтобы вместе со всеми выпить отраву. В темноте раздался последний возглас:

– Возрадуйтесь, братья, ибо мы стары. А что спросил наш основатель Никодим у Сына Божьего?

Ему ответили хором, на своем странном диалекте исковерканной латыни:

– Quomodo potest homo nasci, cum senex sif. Как может человек родиться, будучи стар? Неужели может он в другой раз войти в утробу матери своей?[4]

Вражеский флот вырос на горизонте, прежде чем впередсмотрящие Шефа опознали его. Греческий адмирал прекрасно выбрал момент: сразу после полудня, когда объединенный флот арабов и северян разделился, как обычно, на три части. Передовое охранение и основные силы находились вровень с тучей пыли на берегу, которая свидетельствовала о продвижении пехоты и конницы, но они уже сушили весла и готовились к сиесте. Северяне отстали на две морских мили и, как ни старались, безнадежно застряли, их паруса служили лишь защитой от знойного солнца. Еще на милю позади адмиральский флагман и сопровождающие его суда тоже останавливались на сиесту: вечером они легко догонят медлительные парусники.

Во всяком случае, всеобщее внимание было приковано к берегу. С того места, где находился его корабль, Шеф, хоть и неясно, мог слышать отдаленное пение труб, высокое и пронзительное, как любили арабы. Не послышался ли ответный рев? Хриплые боевые горны германцев или франков? На кораблях все моряки сгрудились у обращенных к берегу бортов, внимательно прислушиваясь, пытаясь определить, что могло или не могло происходить на суше. Тучи пыли? Отсветы металла? На солнце блестело оружие, в этом не могло быть сомнений.

Отвернувшись от борта, Шеф поморгал единственным глазом, устав напряженно всматриваться через полоску ослепительно сияющей воды. Взглянул в море, в знойное марево на горизонте. К флоту подходили рыбачьи лодки, ловя косыми парусами малейшее дуновение ветра. Лодок очень много, понял вдруг Шеф. Они нашли косяк тунцов? Они еще и гребли веслами и передвигались довольно быстро для рыбаков в такую жару. Слишком быстро.

– Впередсмотрящий! – рявкнул Шеф. – Там, в море. Что ты видишь?

– Рыбачьи лодки, государь, – был ответ, слегка озадаченный. – Целая куча лодок.

– Сколько?

– Я вижу… двадцать, тридцать… Нет, из дымки появляется еще больше, на всех быстро гребут.

– У них там что, гринды идут? – спросил Торвин, ветеран похода на дальний Север. Он имел в виду обычай галогаландцев с лодок загонять стадо китов на берег и забивать их на мелководье.

– Там нет гринд! – рявкнул Шеф. – И это не рыбаки.

Это вражеский флот, а мы все выпучились в другую сторону. Сколько времени эти ублюдки уже видят нас, а мы говорим: «О, рыбачьи лодки!»

Его голос поднялся до крика, он пытался стряхнуть с людей полуденную дрему, и к нему стали поворачиваться недоуменные лица.

– Квикка, Озмод, к катапультам! Остальные к арбалетам! Хагбарт, мы сможем хоть чуть-чуть набрать ход? Торвин, дай сигнал в горн, оповести остальной флот! Да Тора ради, шевелитесь же вы все! Они готовы, а мы – нет!

Впередсмотрящий неразборчиво заверещал, указывая пальцем в море. Но в этом уже не было нужды. Шеф и сам увидел, что из знойного марева в полный корпус показались красные греческие галеры, они приближались с ужасающей скоростью, расходясь широким клином. Лопасти выкрашенных в белый цвет весел сверкали на солнце, белые буруны пенились у грозных носовых таранов. Шеф разглядел женские глаза с черными ресницами, намалеванные на высоких скулах бортов, сверкающие доспехи моряков, которые угрожающе размахивали оружием.

– Сколько до них? – это спросил подслеповатый Ханд.

– Примерно с милю. Но они идут не на нас. Они идут на арабов. Собираются напасть на них с фланга и с тыла.

На выставленное андалузийцами охранение никогда нельзя было положиться. Сиеста в разгаре, навесы натянуты, драгоценные минуты уходят на то, чтобы их сорвать и снова взяться за весла. Более быстрые и расторопные суда самоотверженно развернулись, чтобы встретить атаку неприятеля, надвигающегося на них со скоростью двадцати миль в час. Пока они пытались маневрировать, Шеф увидел летящие с обеих сторон дротики и стрелы. Словно в ответ, в воздухе прошел тонкий дымный след, послышался отдаленный сверхъестественный свист.

И появился огонь. Наблюдатели на «Победителе Фафнира» разом вскрикнули, когда оранжевое пламя внезапно факелом лизнуло галеру. Не так, как вспыхивает уголь в середине костра, не так, как горит дерево в лесном пожаре: нет, в небе завис медленно расширяющийся огненный шар, в середине которого сгинула галера. Шефу показалось, что он видит, как корчатся внутри крошечные черные тени, уже горящими прыгают в море. И тут в дело вступили остальные корабли греков.

Приблизившись к основным силам вражеского флота, красные галеры замедлили ход, выбрали себе мишени и одна за другой стали выбрасывать пламя. Первыми гибли самые храбрые, которые пошли на перехват, их слабые стрелы никто даже не замечал, словно бы мошки пытались остановить целое стадо огромных красных быков. Затем погибли нерасторопные, так и оставшиеся в неподвижности. Затем, когда красные галеры снова набрали скорость для таранного удара, настала очередь тех трусов, которые развернулись, чтобы удрать. За один проход греческая эскадра оставила позади себя свыше сотни пылающих кораблей. В ее кильватерном следе шли рыбачьи лодки из христианских деревень, набитые разъяренными мстителями вперемешку с людьми Агилульфа, чтобы взять на абордаж тех, кто избежал пламени, уничтожить их и поживиться своей законной добычей.