Лучезарный след - Елена Суханова

– Не все, кому нельзя колдовать, следуют запрету…

– Не все, – согласился Добрыня. А я-то надеялась услышать, что уж Сивогривов точно следует. Беда с этими бестолковыми колдунами.

Полночи я ворочалась, думая об угрозах Лазаря. Забылась очень поздно. Беспокойное что-то привиделось. Будто бегу я по бесконечным переходам, а откуда-то сбоку всё выскакивают преследователи. Разбудил скрежет. Я резко села на кровати и подумала: «Нет! Пусть мне это снится!» – но сон уже отступил. А ключ в замке продолжал поворачиваться.

Короткого мгновения хватило, чтобы взмолиться: «Пусть лучше новая соседка! Пусть Малина Борисовна! Пусть Дубинин! Пусть Пересвет! Нет, Пересвет не пусть!»

На пороге объявилась Лучезара. В вечернем платье до пола. Вся увешана драгоценностями. С открытой бутылкой игривого в руках. В копне волос что-то блестит.

У меня отнялся язык.

– Добряна, привет, – ведьма допила из бутылки и потрясла её, дабы удостовериться, что игривое закончилось. – Я соскучилась.

– Дверь закрой, – прорычала я. – Какого нечистика?..

– Знаешь, – Лучезара исполнила просьбу, затем подошла, поставила пустую бутылку на стол и села ко мне на кровать, – я теряюсь в догадках. Кажется, Радмилке не нравится, что я так долго у неё задержалась. Сначала она радовалась, а сейчас вечно талдычит, что я должна сдаться. Что я могу навлечь на неё опасность. Что я тебя бросила, а это неправильно. А потом говорит, как она рада, что мы вместе. Сегодня вообще заявила, что один из приятелей Славомира знает, как я пряталась у тебя и обязательно меня найдёт. Я же не глупая, догадываюсь, что она врёт. Ты тоже не глупая, не станешь открывать друзьям Славомира правду…

Мне пришлось рассказать Радмилке часть правды. Теперь и она жаждала выведать, как у меня получилось отыграть Дубинина без потерь.

– …в общем, могла бы не выдумывать. Не дурочка, понимаю. Короче, я дезориентирована…

Чародейка с трудом выговорила это слово.

– Прошу тебя, не говори, что вернулась сюда… – я замолчала, продолжив про себя молиться, чтоб Лучезара оказалась сном.

– Почему? Я с тобой лучше поживу. Ой, сумку за дверью оставила.

Она вскочила и приволокла из коридора баул. До меня начало доходить, что сном в комнате уже и не пахнет.

– Ко мне нельзя, – я почувствовала, как взрастает обида. И надвигается поток слёз. Ужасным нытиком стала в последние месяцы. – Верещагина, ну ты же всё… свернулась… ну почему опять? Почему ты не в Забытии? Почему здесь?

– Мы с Радмилкой тяжело характерами сходимся, – непосредственно продолжала Лучезара. – Я всегда чувствовала негатив от неё какой-то. А с тобой хорошо.

Если Лазарь узнает (вдруг он выкинет номер в стиле Зорицы?), то я стану уламывать Ягоду прислать мне ещё подарочек. Что угодно. Мы вдвоём с Дубининым станем. Каждые два месяца. Очередная кабала.

– Никогда о таком не слыхала, – пробормотала я. Верещагина с Барышниковой так дружили, что всех завидки брали. Это мне ведьма опять на жалость давит своими выдумками.

Я взялась сочинять причины для отказа от третьей попытки добрососедского сосуществования. Полуночная гостья, каковая хуже захватчика, будто ничего не замечала. Продолжала раскладывать свои вещи. Обалдеть, сколько у неё обновок! Платья… а украшения эти откуда? Мама дорогая! Меховое манто ей зачем? Через несколько дней лето в полные права вступает. Я лгала и изворачивалась, чтобы резани извлечь из чужих карманов, а Лучезара всё на тряпьё спустила.

Она развешивала шмотки в шкафу и рассказывала, что сама по торговым центрам не ходила. Ей девчонки на примерку вещи приносили. Что не подходило – сдавали обратно или себе оставляли. А по вечерам они пили игривое, чтобы покупки долго служили.

Стоп! Манто – штука чрезмерно дорогая. Я столько не выиграла. Да и золото…

– Как-то решила спуститься вниз, в трактир. В другом доме, рядышком. Сотового-то у меня нет. У девчонок не беру, неприлично вроде…

А мой брала. Приличная ты наша…

– …и из трактира позвонила дядьке. Тому самому лекарю Верещагину, у которого ты на Острове наблюдаешься. Маме звонить нельзя…

Я сумрачно кивнула. Убедительные слова отказывались находиться. Надо же, Радмилка избавилась от ведьмы. Не пропал втуне довод.

– …он сказал, чтоб я не трепыхалась. Переждала немножко. Всё сложится хорошо.

Конечно! Чего ей трепыхаться? Это моя задача.

– Всё хорошо никогда не складывается, – выдала я фразу, призванную испортить замечательное настроение интервентке. Или как там звучит женский род столь подходящего слова? А что? Мне указанная фраза часто настроение портит. – Лучезара, как бы тебе сказать? Приятель Славомира…

– Дело времени, – продолжала ведьма. – Гуляевы уже почти отказались от претензий. Мне дядька сообщил. Сколько сил отчим приложил? Осталось решить вопрос с Чародейным управлением. Дядька мне денег передал. Радмилка на Остров ездила. От них, правда, почти ничего не осталось.

Немудрено.

– Лучезара, иди домой, – жалобно простонала я. – Плевать на Гуляевых. Но как ты собралась решать вопрос с Чародейным управлением? Радмилка говорила, какое тебя ждёт наказание. Его не избежать.

– Зато я как могу оттягиваю момент слушания. Лучше ведь позже, да?

Что у неё в волосах блестит? Камешки? И платье какое яркое. Не могла поскромнее одеться? Зараза слишком уверена в своих силах. Привыкла безнаказанной разгуливать, глаза отводить. Довела до автоматизма. Нарвётся когда-нибудь.

– А по-моему, чем раньше, тем лучше. Поскорее отвязаться.

– Тебе легко говорить, – насупилась Лучезара. Встала руки в боки.

– Мне легко? – вскричала я. – Мне трудно. И страшно.

Довольно скоро я поняла, как тяжело приходилось Радмилке. Верещагина словно отключила органы слуха, вернее, настроила их на приём исключительно выгодной для себя информации.

К тому же основательно оборзела. Несколько месяцев назад она прибежала ко мне, поджав хвост, не знала куда себя приткнуть и всячески старалась задобрить обиженную подругу. Нынче же она заявилась как в свои владения (что отчасти верно. Ну… в её понимании). Теперь она уже не просила, она требовала.

На другой день пришёл Дубинин. Его взъярила Лучезарина бесцеремонность, вследствие чего он начал орать, перекрывая допустимые нормы звукового воздействия. То есть в общежитии нормы устанавливает каждый для себя, понимая, что соседи обязательно услышат то, что для них не предназначается. На крики сбежались девчонки, начали стучать в дверь. Подала голос Любава. Лучезара, изобразив высокомерное презрение, нарочито медленно укрылась в шкафу. Я открыла дверь. Естественно, случайные свидетельницы решили, что разевал рот Дубинин по моему адресу. Они даже принялись порицать его. Одна Любава молчала. Только хлопала широкими от удивления глазами. Милорад смешался. Обычно он умеет кратким и ёмким оборотом растолковать ситуацию. Если его, конечно, волнует, что кому-то непонятно происходящее. Но тут только вздохнул и уставился в стену.