Вторая мировая война. Ад на земле - Макс Хейстингс

Фронтовая медсестра Евдокия Калиниченко в мае писала: «У нас впервые за этот месяц небольшая передышка. Мы поудобнее устроили раненых, просушились, помылись в настоящей бане. Сколько пройдено дорог! И каких – по большей части проселочных: сплошь грязь, разбитые колеи, размытые дождем, ухабы и выбоины. Сердце обрывается, когда машину начинает трясти: большая часть раненых тяжелые, для кого-то любой толчок может оказаться смертельным. Но сейчас вокруг так тихо, трудно поверить, что где-то на земле идет война. Мы бродим в окрестных лесах и собираем цветы. Светит солнце, небо голубое. По привычке поглядываем вверх, но видим лишь пробегающие облака. Кажется, немцы наконец остановились и больше не станут и пытаться. Они усвоили свой урок на подступах к Москве».

Калиниченко надеялась на слишком многое и чересчур рано. Хотя у русских оставались резервы, чтобы восполнить страшные потери 1941 г., для существенного продвижения им по-прежнему недоставало и боеспособных единиц, и возможностей снабжения. Новогоднее контрнаступление силами пяти фронтов и армейских групп под личным управлением Сталина захлебнулось прежде, чем продвижению помешала весенняя распутица. Немцы удержали фронт к югу от Ленинграда и продолжали осаждать город; они отрезали Волховский фронт и уничтожили Вторую ударную армию. Командующий этой армией, генерал Власов, попал в плен и впоследствии создал по поручению наци Русскую освободительную армию.

В Крыму немцы заблокировали с запада выход с Керченского полуострова и заперли на нем армию противника, а затем перешли в контрнаступление. С 8 по 19 мая Манштейн одержал еще одну победу, прорвав Крымский фронт и захватив 170 000 пленных. Семь тысяч спасшихся солдат прятались в известковых катакомбах, пока немцы, пробив взрывчаткой ходы, не пустили внутрь газ. Генерал-лейтенант Гюнтер Блюментрит, возглавлявший одну из армий вермахта, писал о русских словно о диких зверях, которых он никак не мог уважать, но которых вынужден был бояться:

«Восточный человек весьма отличается от западного. Он гораздо лучше переносит лишения – с пассивностью и равнодушием как к жизни, так и к смерти. Восточный человек не проявляет инициативы: он привык подчиняться приказам, следовать за вождем. [Русские] не придают особого значения еде или одежде. Поразительно, как долго они могут продержаться на том, что для западного человека было бы голодной диетой… Близость к природе помогает этим людям свободно передвигаться ночью или в тумане, через леса и болота. Они не боятся темноты, не боятся своих бескрайних чащоб и холода. Еще крепче сибиряк, он наполовину или полностью азиат… Эта страна оказала существенное психологическое воздействие на немецкого солдата: в бескрайних пространствах он почувствовал себя маленьким и затерянным. Тому, кого не сгубил ни такой противник, ни русский климат, уже нечего было узнавать о войне такого, чего бы он не знал»2.

Манштейн предпочел бы обойти крепость Севастополя, но Гитлер требовал во что бы то ни стало ее взять. Подвезли осадное орудие – «Большую Дору» – 800-миллиметровую пушку весом 1350 тонн. Чтобы доставить ее, потребовались чрезвычайные усилия, поскольку перемещалась «Дора» только по рельсам. Франц приводил «Дору» в пример бессмысленных трат на производство «орудия престижа» – великолепный образец инженерной мысли, но совершенно бесполезный в качестве боевого орудия. «Дору» обслуживала команда из 4000 человек, но ее семитонные снаряды куда меньше способствовали взятию города, чем упорные усилия пехоты Манштейна. Обстреливали крепость и с воздуха. Бомбардировщик люфтваффе Герберт Пабер писал: «Между скалистыми убежищами ядовитыми грибами поднимается дым то от одного выстрела, то от другого. Все было охвачено огнем и дымом, но в конце концов мы взяли еще тысячи пленных. Можно только дивиться такому упорству. Так они обороняли Севастополь по всему фронту. Приходится буквально засыпать всю эту землю бомбами, прежде чем они хоть немного отступят»3.

Город пал 4 июля после 250 дней осады. Некоторым советским частям удалось ускользнуть, в том числе подразделениям НКВД, которые напоследок уничтожили всех арестованных. Причиной огромных потерь в Крыму считали некомпетентность любимца Сталина Льва Мехлиса, который запрещал солдатам окапываться, попрекая их трусостью. Единственное благоприятное для русских следствие этой катастрофы – отставка Мехлиса. Немцы потеряли 25 000 убитыми и расстреляли 50 000 тонн снарядов. В очередной раз их поразило упорство, с каким сражались обреченные.

К северу от Крыма, дождавшись, пока после распутицы высохнет земля, генерал Семен Тимошенко попытался 12 мая прорваться силами Юго-Западного фронта к Киеву и потерпел сокрушительное поражение. В очередной раз немцы, контратакуя, окружили русских, и Сталин в очередной раз запретил отступать. Погибло четверть миллиона человек. Командующий армией и несколько старших офицеров застрелились, чтобы не попасть в плен. Уцелевшие бежали на восток. Один из них вспоминал: «Мы отступали со слезами. Сколько мы бежали из-под Харькова, кто до Сталинграда, а кто и до Владикавказа. Куда нас занесет в конце концов? В Турцию?»4

К Гитлеру вернулась прежняя уверенность: он списал потери Германии за предыдущий год и согласился с мнением полковника Рейнхарда Гелена, возглавлявшего разведку на Восточном фронте: резервы Сталина исчерпаны. К августу немецкая военная промышленность достигнет полной мощности (в июле 1941 г., в предчувствии скорой победы, фюрер отдал роковой приказ, отмененный только в январе 1942 г.: сократить производство оружия и боеприпасов). Поразительно, но и после стратегических безумств первого этапа войны и зимних тягот Гитлеру удалось сохранить преданность своих офицеров. В январе 1942 г. сражавшийся в Крыму немецкий солдат с обидой описывал: «Одна горячая еда в день, капустный суп с картошкой, полбуханки хлеба через день, немного жиру, кусочек сыра и затвердевший мед».

Но даже при таком питании вермахт оставался грозной боеспособной силой. Большинство немецких генералов в темных глубинах души сознавали еще до того, как начался холокост, что их народ и вся армия оказались замешаны в преступлениях против человечества (будто эти злодейства совершали только СС – миф) и эти преступления, особенно массовые в России, им не простят. Им нечего было терять – только миллионы солдатских жизней, – и они сражались до конца. Следует подчеркнуть, что подавляющее большинство жертв приходится на 1942-й и последующие годы. У немцев оставалась еще надежда крупными победами вынудить противника к переговорам. Апрельская директива Гитлера требовала сосредоточить удар на юге. «Синий план» предусматривал уничтожение последних резервов Красной армии, захват Сталинграда и кавказских нефтяных месторождений.

Сталин не сумел разгадать намерения противника. Он опасался очередного натиска на Москву и соответственно распределил свои силы. Даже когда ему на стол положили «Синий план», найденный на теле погибшего при авиакатастрофе штабного немецкого офицера, Сталин счел это дезинформацией. Но Красная армия оказалась намного сильнее, чем предполагал Гитлер: уже 5,5 млн под ружьем, производство танков и самолетов стремительно наращивалось. Из ГУЛАГа мобилизовали в армию уголовников и даже часть «политических преступников» – к концу войны их будет в армии 975 000 человек. Берлин оценивал производство стали в СССР за 1942 г. на уровне 8 млн тонн, а на самом деле было произведено 13,5 млн.