Гунны – страх и ужас всей Вселенной - Вольфганг Акунов

Кстати, гуннский народ уже не впервые был свидетелем подобной смерти своего царя. Октар, брат отца Аттилы, правивший гуннами вместе с Ругилой, тоже, как мы помним, умер от опьянения и объядения в разгар веселого пиршества после победы гуннов над бургундами.

как говорится в эпитафии царя Ассирии Сарданапала (если верить «Походу Александра» греко-римского историка Флавия Арриана).

Заключительные слова песни («не от вражеской раны, не от коварства своих») говорит о том, что гунны не винили красавицу Ильдико в смерти своего царя. Вряд ли можно представить себе иное общество, кроме гуннского, в котором самое простое объяснение смерти властителя восприняли бы как самое естественное. Причем признав его таковым безо всяких дискуссий. Случись подобный казус лет, скажем, через 1000, Ильдико пытали б до тех пор, пока бы она не признала себя злой колдуньей, альруной или галиурунной (выражаясь языком автора «Гетики»). Чародейкой, наведшей на Аттилу порчу. Подмешавшей ему яд в приворотное зелье, которым присушила царя гуннов, чтобы завлечь его в свои сети, и т.д. А что пришлось бы испытать несчастной в наши дни, при современных методах допросов, полиграфов, детекторов лжи, «сыворотки правды» и прочего, страшно себе даже представить.

Правда, юной супруге Аттилы пришлось-таки пережить несколько неприятных часов. Разве приятно ей было сидеть всю свою первую брачную ночь рядом с мертвецом на ложе, залитом его кровью, под которой совсем не видно было маленького пятнышка крови, свидетельства сохранения девушкой невинности до вступления в брак с «Бичом Божьим»?

«После того как был он оплакан такими стенаниями, они справляют на его кургане «страву» (так называют это они сами), сопровождая ее громадным пиршеством. Сочетая противоположные [чувства], выражают они похоронную скорбь, смешанную с ликованием (заметим в скобках, что «стравой» называли погребальный, да и не только погребальный, пир и древние славяне, если верить Нестору-летописцу: впрочем, возможно, «страва» – слово готского происхождения – В.А.).

Ночью, тайно труп предают земле, накрепко заключив его в [три] гроба, первый из золота, второй из серебра, третий из крепкого железа. Следующим рассуждением разъясняли они, почему все это подобает могущественнейшему королю (царю – В.А.): железо – потому что он покорил племена, золото и серебро – потому что он принял орнат (здесь: украшения, убранство – В.А.) обеих империй. Сюда же присоединяют оружие, добытое в битвах с врагами, драгоценные фалеры (декоративные бляхи – В.А.), сияющие многоцветным блеском камней, и всякого рода украшения, каковыми отмечается убранство дворца. Для того же, чтобы предотвратить человеческое любопытство перед столь великими богатствами, они убили всех, кому поручено было это дело, отвратительно, таким образом, вознаградив их; мгновенная смерть постигла погребавших так же, как постигла она и погребенного». (Приск).

Вернемся, однако, к юной вдове «Бича Божьего». О ней известно очень мало. Что ее звали Ильдико (Ильдика, Хильдико, Гильдико). Что те, кто удостоился ее лицезреть, считали ее очень красивой. Имя «Ильдико» – явно германское. Однако германские имена были в ходу и у гуннов. В конце концов, гунны десятилетиями соседствовали с германцами. Готские или, скажем, гепидские имена могли нравиться гуннам не меньше собственных. Однако, вероятнее всего, это германское имя носила все-таки германская девушка. Да и красота Ильдико, вероятно, настолько бросалась в глаза придворным Аттилы именно потому, что это была необычная для них, редкая в среде гуннской знати, германская красота. Красивых гуннских девушек и женщин в ставке «Бича Божьего» было, надо полагать, так много, что они всем успели примелькаться. Мужчинам всегда хочется чего-то нового, не так ли? Женщинам, впрочем, вероятно, тоже (просим прощения у наших уважаемых читательниц)…

Поэтому вряд ли стоит верить появившимся вскоре после кончины Аттилы в Константинополе (где же еще!) слухам (а точнее – сплетням, или, говоря «по-новорусски» – «черному пиару»), что царь гуннов был убит какой-то гуннской девкой.

«Марцеллин (Комит – В.А.) передал слух, что «разрушитель Европы» Аттила был заколот во сне неназванной женой» (Википедия).

Вообще-то исторический Аттила менее всего нуждался в гуннской девке (т.е. шлюхе). К тому же, даже допусти он ее в свою опочивальню, после убийства гуннской девкой гуннского царя гуннские телохранители Аттилы гуннскую девку точно бы не пощадили. О взаимной любви между Аттилой и Ильдико наверняка было известно, как минимум, тесному кругу друзей «Бича Божьего», так что ни у кого из них не могло возникнуть подозрения в убийстве Аттилы своей избранницей.

Тем не менее, предание, что Аттила был ею убит (согласно одной версии – задушен длинными косами красавицы), прочно вошло в историческую традицию. Начиная с VI в. оно кочует по страницам монастырских хроник, стихотворных сборников поэтов, толстых томов историков, обретя особенно зловещую, нордически-жестокую форму изощренной и коварной мести в германском героическом эпосе.

«Эта легенда нашла отражение в скандинавском эпосе: в «Старшей Эдде» сестра бургундского короля Гудрун убила своего пьяного мужа, короля гуннов Атли (Аттилу)» (Википедия).

В-общем, если какая-либо брачная ночь вошла в мировую литературу, так это ночь Ильдико с Аттилой.

В эпоху, когда складывался германский героический эпос, писателей, книг и читателей было очень немного. Понятие об авторских правах отсутствовало. В основном дело ограничивалось устным пересказом, выдержками из трудов предшественников и комментариями к ним. «Что старье, то правье». Традиция – все, критика – ничто. Это была эпоха создания саг в ареале германских народов, но и эпоха слияния античных традиций с христианскими. В подобной атмосфере такие события, как смерть величайших монархов, не могли не обрастать вариантами и преувеличениями, как корпус корабля – ракушками и тиной.

Жил-был, например, в середине VI в. в восточно-римской Сирии некто Иоанн по прозвищу Малала (т.е. по-сирийски: «Ритор»), написавший на греческом языке «Хронографию» (всемирную хронику). При ее написании, Малала (Шрайбер почему-то считает его монахом, «которому больше нечем было заняться в своей келье»), вероятно, черпал немало сведений у одного из переписчиков Приска. Приск ведь тоже писал, как мы помним, на греческом (хотя, в отличие от Иоанна Ритора, классическом). Однако в изложении Малалы описанная в посольском отчете Приска продолжительная интрига, связанная с планом покушения «ромеев» на Аттилу, сливается с историей про смерть Аттилы. По его версии, гуннского царя убил его телохранитель, не без участия гуннской девицы. В версии Иоанна различимо зернышко истины. Ведь константинопольский евнух Хрисафий спрашивал гунна Эдекона, всегда ли тот имеет доступ к Аттиле, на что Эдекон ответил, что в определенные дни несет охрану гуннского царя. А Приск – достойный муж и, значит, все, что пишет Приск, не может быть неправдой.

Что написано пером, не вырубишь топором. Написанное раз на пергамене заставляет читателей размышлять. То, что Малала считал подлинным текстом Приска (и что на самом деле было, вероятно, текстом переписчика текста переписчика текста Приска), с добавлением восточно-римских сплетен («заведомо ложных измышлений»), стало обрастать все более скандальными подробностями.