От войны до войны - Вера Камша

Сначала со смертью, затем – с гоганни, но «истинник» этого знать не должен! И не узнает!

– С дочерью казара Адгемара Этери.

Это почти правда, а Белый Лис уже ничего не скажет. Никому и никогда.

– Казар мертв. Деву отдали другому.

– Я не признаю языческих и еретических обрядов. Принцесса Этери не вернула мне мое слово, пред лицом Создателя она остается моей невестой.

Вот вам! Пусть неведомая Этери будет счастлива хоть с козопасом, хоть с козлом… Как замечательно, что она есть на свете, и как же вовремя он о ней вспомнил! Хотя… хотя по законам Чести он должен теперь ее спасать… Впрочем, кто сейчас живет по законам Чести? Разве что бириссцы, но у них другая честь и другой бог.

– Твой браслет – дар Адгемара?

– Да! – Как просто лгать. А может, дело в том, кому лжешь и зачем.

– Обнажи запястье.

Эпинэ предпочел бы обнажить шпагу и проткнуть мерзкое серое существо, но пришлось повиноваться. Убийство магнуса одного из семи орденов непозволительная роскошь для изгнанника.

Впившиеся в золотой обруч глазки жалили, как муравьи, только бесцветных муравьев не бывает.

– Я вижу знак Дома Молнии, но извращенный, – голос Клемента стал жестким и колючим, как толченое стекло, – это символ одного из изгнанных Создателем демонов.

Магия гоганов и впрямь то ли от богов, то ли от демонов, и один из них повелевал молниями. Только вот ничего этот демон ему не рассказал ни о прошлом, ни о будущем. Не успел. Янтарный конь сбросил больного седока слишком быстро, осталась только метка на браслете, метка, которая может погубить всех.

– Это очень старая вещь, – выпалил Робер, – очень… Адгемар говорил, она сделана еще до Эрнани святого. Как она попала в сокровищницу Кагеты, никто не знает. Казар решил, что она принадлежала моему предку, и вернул ее…

– Казар Адгемар хорошо знал прошлое, – медленно произнес Клемент. А ведь он поверил! Поверил, что эту штуку раскопал Адгемар!

Пусть подозревает покойника, хоть в тройной игре, хоть в чернокнижии, Лису хуже не будет…

– Ты носишь на руке Зло, – объявил магнус, – и долг наш – освободить тебя от него.

А может, уйти? Кто посмеет его остановить, он не монах! Он гость Эсперадора. Юний вышел из ордена Милосердия, «голуби» никогда не любили «мышей»…

– Именем Создателя нашего святейший Эсперадор определил мне, недостойному, разрывать путы Зла и освобождать безвинных, попавших в сети.

Слова были пышными, но лишенный выражения голосок магнуса делал их сухими, незначительными и потому страшными. Юний выжил из ума, Оноре уехал, и теперь Эсперадором вертят «истинники». Что еще они выторговали? А ведь ему в бреду что-то такое мерещилось, что-то, связанное с орденом…

– Ваше Высокопреосвященство, это украшение не стоит вашего драгоценного времени. Я немедленно отправлюсь к ювелиру, он переплавит браслет.

– Сын мой, это золото осквернено печатью Зла. Ее необходимо разрушить!

Опять этот сухой, шелестящий голос, на что же он похож? На шорох змеиной чешуи по мозаичным плитам… Закатные твари, он – талигоец, а думает то ли как кагет, то ли как гоган. Не сметь думать о гоганах, ты – Человек Чести, ты ничего не знаешь о магии и не хочешь знать.

– Ваше Высокопреосвященство, я даже не знаю… Это – Залог, я поклялся Честью…

– Нет чести превыше покорности воле Его. Это Истина первая и Последняя. Сын мой, ты выйдешь из обители очищенным от скверны, что задела тебя.

Или вообще не выйдешь… Последних слов магнус не произнес, но Робер все понял и так. Его не выпустят! Ну зачем он сюда полез, да еще не сказавшись Енниолю? Хотя, спрячься он или бросься за советом, было бы еще хуже. Его бы искали, и кто знает, что нашли. «Истинники» умеют спрашивать…

– Сын мой, не бойся. Положи обе руки на стол и смотри мне в глаза.

Под браслетом какой-то след, Енниоль говорил… Не думать о Енниоле! Браслет – подарок Адгемара, Адгемара и никого другого. Казар надел гостю браслет на террасе с оранжевыми розами, и после этого Клемент… Другой Клемент взбесился. Крыс почуял зло, заключенное в браслете. Это все от Адгемара! И след на руке тоже! Путсь его режут на куски, жгут, топят, вешают, это от Адгемара. Он привез браслет из Кагеты, значит, зло оттуда. Там был Адгемар, там был Ворон, Ворон застрелил Адгемара, а он вернулся в Агарис, вернулся обрученным…

– Тот, чье сердце открыто пред слугами Истины, защищен. Открой свое сердце, открой свой разум, открой свою память, и ты спасешься.

Спасаться? Мерзкое слово и еще более мерзкое дело. Нужно спасать других, а не себя. Он должен вынести все, что на него валится, раз уж не удосужился умереть ни в Ренквахе, ни в Сагранне. Открыть разум, говоришь? Открыть память? Нате, читайте! Там только Адгемар и Ворон, Ворон и Адгемар…

2

Голубая звезда Нугатис поднялась над верхушкой одинокого платана. Дом засыпал, последний раз что-то стукнуло, раздались знакомые шаги – отец отца проходил коридорами, проверяя курильницы, затем все стихло, лишь время от времени взлаивали псы на дворе. Во внешнем доме гуляли и пили гости, но в защищенной части рано ложились и рано вставали, только отец и его подручные приходили под утро, когда разойдутся последние гуляки. Может быть, ее принц сейчас в «Оранжевой луне», а она об этом не знает. Ну почему, почему, почему она должна сидеть в четырех стенах, когда женщины внуков Кабиоховых свободны?

Мэллит сжалась в клубочек на кровати, глядя в окно. Послезавтра будет Ночь Луны, два дня, как долго! Когда Мэллит мечтала о свидании с Альдо, она ничего не боялась – ни темных улиц, ни ночных грабителей, ни родительского гнева. Страх наваливался после прощания, страх и желание поскорее забиться в свою норку и, как скупец перебирает сокровища, перебирать минувшую встречу. По словечку. По каждой улыбке, каждому наклону головы, жесту, вздоху.

Провожать себя Мэллит не позволяла – это было опасно. Кто-то мог случайно заметить принца Ракана в странное время, в странном месте, кто-то мог связать это с нежданным богатством Робера, да мало ли кто что мог… И Мэллит ласково, но твердо высвобождалась из любимых рук и уходила в темноту. Впереди лежали бесконечные пустые улицы, ветер раскачивал фонари, плясали черные тени, а в небе сиял одинокий лунный глаз, неотступно следя за грешницей, презревшей и честь, и веру, и обычай. Мэллит бежала домой, держась поближе к стенам домов, клянясь себе и Ему, что это последний раз и следующую Ночь Луны она проведет, как и положено правнучке Кабиоховой, молясь и вспоминая.

Как жаль, что она не смогла взять с собой розы, присланные любимым. «Золотистые розы к золотистым глазам и золотому сердечку»… Так велел передать Первородный. Какие дивные слова, их может сказать лишь любовь, но Альдо из рода Раканов скоро уедет. Разлука ранит сильнее шипов и сильнее укрытого в аре кинжала. Золотые розы растут из крови… Поля золотых цветов, поднявшихся из чужой беды, а над ними вечное небо.