Фосс - Патрик Уайт

Лора лежала на красивой кровати, глядя в никуда. Во время кризиса, причин коего озадаченному коммерсанту никто не удосужился объяснить внятно, тетушка расплела косы племянницы. Копна темных влажных волос показалась неуместной дядюшке, любившему во всем порядок. Также он никак не мог вспомнить, когда в последний раз заходил в комнату племянницы, поразившую его изобилием хрупких тайн, и теперь ступал осторожно, словно извиняясь за каждый шаг, что придавало его тучному, мясистому телу вид крайне нелепый.

Лора с усилием повернула голову и сказала:

— Простите, что доставляю вам столько неудобств.

Говорить ей было трудно, и все же тонкие губы сумели произнести эту нелепую фразу.

Мистер Боннер втянул воздух ртом и удвоил осторожность движений, чтобы искупить свою неповоротливость.

— Пожалуйста, лежи спокойно, — прошептал он, повторяя чужие слова, некогда услышанные у постели больного.

— Ничего страшного, — сказала Лора. — Всего лишь дурацкое недомогание. Не знаю, чем его объяснить.

С каким трудом она выговаривала слова! Ее застывшее, охваченное лихорадкой тело, внутри которого она чувствовала себя такой подвижной, больше ничего не значило. И все же между приступами болезни ей было до несуразности удобно, и она даже радовалась неуклюжей заботе дядюшки и тетушки.

— Ах, дорогая-дорогая-дорогая Лора! — рыдала тетушка Эмми. — За что нам это? Мне невыносимо не знать, что с тобой, но твой дядюшка пригласит хорошего доктора, который нам все объяснит!

В трудные времена миссис Боннер переносила свою недалекость на окружающих и обращалась к ним как к малым детям.

— Вот увидишь! — прибавила она.

Она все трогала и трогала свою племянницу. Чтобы защитить ее. Или обнаружить причину страданий.

Глядя на этих взрослых детей с высоты своего недуга, Лора Тревельян почувствовала себя невыносимо старой. Если бы только она могла сделать для них хоть что-нибудь! Увы, даже будучи в полном здравии, вряд ли ей удалось бы чем-то помочь своим дяде и тете.

Мистер Боннер прочистил горло. Обретя спасение в словах супруги, он проговорил бодрым голосом:

— Да! Доктор! Я пошлю за ним Джима. Он обернется в два счета. Да! Я напишу записку.

— А вдруг доктор обедает? — опомнилась его супруга.

— Я заплачу ему столько, что он отложит обед, — пообещал торговец.

При благоприятных обстоятельствах мистер Боннер был человеком властным и твердым. Он вышел отдать распоряжение, оставив на пристенном столике несчастные груши. Эти нежные, невинные фрукты словно свидетельствовали о слабости, которую ему хотелось сохранить в тайне.

Однако ни Лора Тревельян, ни мисс Боннер их не заметили. Тетушка продолжала лихорадочно хлопотать вокруг племянницы, поочередно принося ей немного воды со вкусом гренок, хорошего крепкого бульона, который слегка расплескался по дороге с кухни, и аппетитного молочного желе. Когда все эти подношения были отвергнуты, тетушка в отчаянии вскричала:

— Что же еще я могу для тебя сделать? — Словно между ними залегла обида. — Дорогая моя, только скажи!

— Мне ничего не нужно, — ответила Лора Тревельян, закрывая глаза.

На губах ее блуждала улыбка, которую миссис Боннер очень хотелось бы понять, но девушка настолько ослабела от лихорадки, что вряд ли могла таить против тети хотя бы даже и воображаемую обиду. Несмотря на это, беззащитные веки племянницы подвергли миссис Боннер новым приступам раскаяния.

— Тем, кто болен, — посетовала она, — гораздо легче. Лежат себе, а нам страдай! Ведь это мы чувствуем себя слабыми и беспомощными.

В последнем порыве этой беспомощности она положила на лоб племянницы платок, чересчур щедро смоченный одеколоном, продолжая перебирать свои давно позабытые прегрешения.

Вечер прошел в суете и огорчениях. Прибыл доктор Килвиннинг, вернулся доктор Басс. По лестнице застучали мужские шаги, исполненные собственной важности. Если молодого доктора Басса еще можно было обвинить в невежестве, знания и опыт доктора Килвиннинга покамест не проявили себя никак, не считая нескольких намеков, которые выдающийся врач скупо обронил вместе с бесчисленными любезными улыбками, предназначенными для утешения знатных леди. Вдобавок миссис Боннер черпала большую уверенность в его красивых манжетах, заколотых запонками из чистого золота с рубинами, впрочем, весьма изящного размера.

— И самая легкая диета, — проговорил важный доктор. — Супы.

Он улыбнулся, и слово стало тайной, чуть дымящейся на языке. Миссис Боннер пришлось улыбнуться в ответ.

— Супы весьма питательны, — вздохнула она, и сама напитавшись надеждой.

Однако супруг ее к подобному лечению остался равнодушен. Он принялся хитро поглядывать. Он прищурился. Как впоследствии рассказывал по секрету своей знакомой леди доктор Килвиннинг, торговец говорил с прямотой, свойственной человеку весьма заурядному. Мистер Боннер сказал:

— Да, доктор. Так чем же все-таки больна моя племянница?

От этих слов его супруга испугалась, что доктора подобная неделикатность оскорбит.

— Еще слишком рано, мистер Боннер, — заявил доктор, — ставить окончательный диагноз. Это может быть одна из разновидностей лихорадки. Нам остается только наблюдать. И заботиться о больной. — Он снова улыбнулся миссис Боннер, которая преданно улыбнулась ему в ответ.

— Гм, — сказал торговец.

— Я все еще считаю, что это мозговая лихорадка, — осмелилась заявить миссис Боннер.

— Вполне возможно, — вздохнул доктор.

— Хотелось бы мне знать, что ее вызвало, — заметил торговец. — У всего должна быть причина.

И тогда доктор издал веселый снисходительный смешок, похлопал мистера Боннера по плечу и вышел вон, сопровождаемый доктором Басом, о чьем постыдно-честном невежестве миссис Боннер уже успела позабыть.

В ту ночь Лора Тревельян металась в лихорадке и постоянно кричала, что волосы режут ей руки. Волосы ее и правда стали горячими и тяжелыми. Миссис Боннер несколько раз пыталась разместить их так, чтобы облегчить страдания больной.

— Ох, мэм, это ужасно, — причитала Бетти, новенькая горничная, — будет просто ужасно, если их придется остричь! До чего прелестные волосы! Мисс Ханрахан пришлось лишиться всех волос, когда она заболела скарлатиной. Зато их удалось продать одной леди, которая хотела сделать из них шиньон. Так что волосы не пропали понапрасну. А у мисс Ханрахан отросли снова…

— Иди спать, Бетти, — велела миссис Боннер.

— Я посижу с мисс Тревельян, мэм, если можно, — предложила девушка.

Однако миссис Боннер была полна решимости нести свой крест.

— Если с моей племянницей что-нибудь случится, — вскричала она, — я никогда себе не прощу!

Горничная ушла, и миссис Боннер словно приготовилась к дальнему путешествию: обложилась шалями и пледами, взяла книгу проповедей, за которую всегда хваталась при чрезвычайных обстоятельствах, и тут в комнату вернулся мистер Боннер. Он не мог усидеть один в превратившемся в пустыню доме. Не то чтобы это произошло внезапно или именно в ту ночь или только с мистером Боннером. Двое супругов поглядывали друг на друга в надежде на спасение и начали осознавать, что вся их жизнь — сплошная череда потерь. Оазисы привязанностей на время сделали эту пустыню вполне приемлемой, пока нестерпимый жар неразумия яростно не накинулся на их прибежища.