Сама себе враг - Виктория Холт

Вероятно, шпионы остались весьма недовольны увиденным и донесли, что детям воздаются королевские почести. Дорогая графиня Лейчестер! Она всегда нравилась мне, и я почувствовала огромное облегчение, узнав, что мои сын и дочь с нею, ибо слухи о готовившейся им участи наполняли меня ужасом. Меня бросало в дрожь при мысли о том, что Генри отдадут в учение к башмачнику, так как я понимала, что эти негодяи вполне способны так поступить. Поговаривали также, что их собираются отдать в школу для бедных под именами Бетси и Гарри Стюарт. Графиня же дала им в учителя наставника своих собственных детей, которого звали Ричард Лоуэлл. Однако бесстрашная благородная леди не могла слишком долго действовать наперекор парламенту. Я боялась, что детей отравят или же они просто исчезнут, как много лет назад исчезли два принца, томившиеся в лондонском Тауэре.

Высадка Карла в Шотландии, должно быть, напугала круглоголовых, и, дабы предотвратить попытку спасти детей, они перевели их в замок Кэрисбрук. Представляю себе, что чувствовали мои сын и дочь, оказавшись в той же тюрьме, где провел несколько последних дней своей жизни их отец!

Через неделю после переезда в Кэрисбрук Генри с Елизаветой играли на дворе в мяч. Начался сильный дождь, и оба промокли до нитки. На следующее утро Елизавета не на шутку разболелась и слегла.

Думаю, недуг ее усугубляли душевные терзания, которые стали острее в стенах этого замка. Ведь она так любила отца! Должно быть, бедная девочка целыми днями думала о том, как сложится ее судьба в руках его убийц.

Если бы только сэр Теодор Майерн был рядом с ней! Но круглоголовые отставили нашего придворного медика от должности, и нечего было надеяться, что они позволят вызвать знаменитого доктора к королевской дочери. Ему уже перевалило за восемьдесят, но он был по-прежнему бодр и, полагаю, сумел бы спасти бедняжку. Один из врачей, которым поручили заботиться о больной, обратился к Майерну за советом; тот прислал лекарство, но было уже слишком поздно.

Моя дорогая девочка знала, что умирает.

Представляю себе, каково было горе и отчаяние бедного Генри. Елизавета отдала ему свое жемчужное ожерелье, а графине Лейчестер послала небольшое украшение с бриллиантами. Вот и все, что она могла по себе оставить.

Круглоголовые постановили похоронить ее без почестей. В свинцовом гробу ее отправили в Ньюпорт. Некоторые из тех, кто раньше служил ей, были допущены проводить ее в последний путь. Гроб опустили под плиты восточной части алтаря церкви святого Фомы. На крышке была вырезана простая надпись:

Елизавета, вторая дочь

короля Карла Стюарта

Умерла 8 сентября 1650 года

Никакого надгробия установлено не было, лишь на стене над тем местом, где покоился ее прах, высекли две буквы: Е. С.

Так умерла моя дочь, рождение которой доставило мне столько радости и которую я горячо любила.

Стоит ли удивляться, что я решила, что само Небо против меня.

Дети были для меня счастьем и в то же время источником постоянного беспокойства. Я очень их любила, но между нами случались и размолвки.

Вскоре после смерти Елизаветы я не на шутку поссорилась с Джеймсом. Он с раннего детства во всем отличался от своего брата Карла – во всем, кроме разве что хороших манер, так как я следила, чтобы все мои дети их усвоили. Джеймс был светловолосым, а смуглый Карл походил скорее на моих наваррских предков. По внешности их никто бы не принял за родных братьев. Кроме того, Джеймс был горяч и несдержан – в противоположность уравновешенному Карлу, который избегал ссор; эту его черту можно было принять за уступчивость, однако в конце концов он всегда поступал так, как считал нужным.

Я отлично знала, что мой нрав тоже трудно было назвать легким. Я родилась для того, чтобы властвовать и подчинять других своей воле, – впрочем, полагаю, ради их же блага.

Джеймсу, конечно, не нравилось, что он сидит взаперти в Париже, тогда как Карл наслаждается свободой в Шотландии. Он вообще тяготился своим положением младшего брата, тем более что он был красив, а наружность Карла нельзя было назвать даже привлекательной. С Джеймсом мне приходилось нелегко. Временами казалось, что он чуть ли не ищет ссор.

Как-то раз он вспылил по самому ничтожному поводу и в сердцах сказал мне:

– Я хочу уехать. Здесь мне все надоело. Вы, матушка, вечно меня воспитываете, а я уже вполне взрослый, чтобы позаботиться о себе самостоятельно.

– Какой же ты взрослый? – возразила я. – Ты рассуждаешь, как глупый мальчишка, и меня это нисколько не удивляет, потому что ты и есть глупый мальчишка.

Мы продолжали пререкаться и уже почти кричали друг на друга, и Джеймс забыл обо всяком почтении ко мне как к матери и королеве.

– Все, что я делаю, я делаю ради вас, моих детей, – говорила я. – Сейчас главная моя забота – это ты.

В ответ я услышала от него слова, которые мне до сих пор трудно простить.

– Я – ваша главная забота? – сказал он с издевкой. – А я-то думал, что главный предмет вашей заботы – Генри Джермин. Вы же любите его больше, чем всех своих детей вместе взятых.

От возмущения я потеряла дар речи, а потом вскричала:

– Да как ты смеешь! – И ударила его по лицу.

Джеймс побелел, и на какое-то мгновение мне показалось, что он готов ответить мне тем же. Затем он повернулся и выбежал из комнаты.

Я была оскорблена до глубины души. Конечно, я любила Генри Джермина. Долгие годы находясь подле меня, он был мне верным другом и помощником. Этот милый, веселый человек умел приободрить меня, в чем я, видит Бог, очень нуждалась. Но на что намекал Джеймс? Неужели он думает, что Генри – мой любовник?

Чувственность не была присуща моей натуре. То, что я называла «этой стороной замужества», никогда не было для меня главным. Разумеется, я исправно выполняла свой супружеский долг и родила королю нескольких детей. Я любила своего мужа и не переставала любить его и после смерти. Тем более я не могла бы завести любовника сейчас, будучи в трауре.

Я ждала, что Джеймс вернется и извинится передо мной, но не дождалась. Мой сын покинул двор.

Я не могу передать, как я была огорчена тем, что он уехал, не поговорив со мной. Я надеялась, что Джеймс отправился в Шотландию, чтобы присоединиться к брату, но оказалось, он отбыл в Брюссель, где его ждал радушный прием.

Я находила это положение дел довольно неловким, и не только потому, что мы с Джеймсом расстались, не помирившись. Ведь Брюссель был под властью Испании, которая находилась в состоянии войны с Францией! Я решила, что не буду посылать ему денег, а так как в этом он от меня все еще зависел, я рассчитывала, что он вернется.

Потом мне довелось испытать новые волнения, связанные с Мэри. Ее брак с принцем Оранским в конце концов оказался весьма счастливым, хотя поначалу нам казалось, что для дочери английского короля это мезальянс, на который мы никогда бы не согласились, если бы не надеялись умиротворить парламент, выдав Мэри за протестанта. Между тем Голландия стала нам добрым другом, и в этом была большая заслуга Мэри и ее мужа. Она всемерно помогала отцу, которого очень любила, и при ее дворе нашло убежище много наших сторонников.