Размах крыльев ангела - Лидия Ульянова

Вадим налил в бокал немного водки, достал из кармана упаковку каких-то таблеток, бросил одну в бокал, поболтал.

– На, пей, – протянул он бокал Маше.

– Ты что? Я это пить не буду, – испугалась Мария, замотала головой. Сон сняло как рукой.

Еще совсем недавно мысль о смерти совершенно ее не страшила, все напоминало пусть и остросюжетную, но игру. А эта маленькая белая таблеточка, легко брошенная в бокал, подводила черту подо всеми играми, переводила события в другую, фатальную плоскость. И оказалось, что только в игре умирать легко, потому что игра закончится, наши победят или же наступит «Game over».

– Маша, ты что думаешь, я тебя сейчас отравить могу? – удивился Вадим. Еще недавно такая милая и желанная, она начала раздражать – просто пьяная девка. – Я, пока драгоценности не найду, беречь тебя буду. Вот когда вернусь – это будет другое дело. Не боись, я недолго, ночью пробок нет, туда и обратно минут за сорок уложусь. Пей, это старый, добрый клофелин, поспишь покрепче. Я же должен быть спокоен, что ты без меня глупостей не наделаешь.

– Не буду, – упрямо отказалась Маша. Ничего, она и так прекрасно спит, без таблеток. Он же все врет, как и прежде ей врал. Он все выяснил, она больше не нужна, можно прощаться. Она сейчас выпьет и отправится на тот свет без лишних разговоров.

– Маша, тогда мне придется привязывать тебя к батарее, кляп в рот засовывать. Это, знаешь, очень неудобно, тело затекает, и дышать трудно. Пей, не выкобенивайся.

Он решительно взял бокал, подошел вплотную. В тщетной попытке защититься, Мария замахала перед ним руками, ударила его по руке, и содержимое волной выплеснулось наружу, разлилось по его рубашке. Он резко отвел руку назад, сделал движение, показавшееся Марии неуловимым, после чего тело ее откинуло на диванные подушки. С усилием выбравшись из мягких диванных недр, Маша почувствовала, как наливается болью щека и что-то щекочет уголок рта. Недоверчиво провела тыльной стороной ладони по лицу – на руке остались следы крови. Все происходящее казалось ненастоящим, и кровь тоже, как в кино, казалась кетчупом или клюквенным вареньем. Но так казалось только Маше, Вадима вид крови, наоборот, вернул к реальности, подстегнул к действиям. Кровь на ее лице как будто перечеркнула само ее существование, превратила в обыкновенный объект, а с объектом не церемонятся. Пьянчужка с бланшем под глазом.

Он спокойно приготовил еще одну порцию дурманящего напитка, на этот раз не пожалел, кинул две таблетки. Подошел сзади, обхватил Машу за шею, сильно надавил на углы челюсти, раскрывая рот, вылил внутрь содержимое бокала. Маша брыкалась, пыталась выплюнуть, но он запрокинул ей голову кверху, и пришлось проглотить. Кинул Марию спиной на диван, она упала, ударившись затылком о деревянный подлокотник, и затихла. В обморок не упала, нет, и ударилась не слишком сильно, но как-то разом, в один миг все стало напрасным: жить, чувствовать, сопротивляться, переживать.

Вадим немного подождал, убедился, что она заснула – провалилась в нездоровый, тяжелый сон, на грани с небытием, – взял ключи от Машиной машины, документы и вышел из квартиры. Перед выходом закурил и, проходя мимо холодильника, со злостью ткнул зажженной сигаретой в надутый воздушный шар, пристроенный Машей за ниточку к магниту. Звук лопнувшей резины – это было последнее, что слышала Мария.

В полной тишине в темноте раздался резкий звон бьющегося стекла. Легкая занавеска поднялась ворвавшимся ветром к потолку, затрепетала в вышине развевающимся знаменем. Злобный мат, глухое падение тяжелого тела, громкий топот шагов.

Маша краешком сознания почувствовала, как перевернулось в пространстве ее туловище, заболталась из стороны в сторону голова. «Вадим, не тряси меня», – хотела попросить она, но из горла вырвался лишь слабый, протяжный стон. Туловище вернулось обратно, в прежнее положение, шаги удалились в сторону прихожей.

Маша начала постепенно приходить в себя, вспоминать так славно начавшийся вечерний «праздник», прохладное шипучее шампанское, букет астр в хрустальной вазе, розовый воздушный шар. Вадик обещал ей рассказать про Мишку, сказал, что все закончилось…

Маша с трудом раскрыла глаза, увидала светлый силуэт в дверном проеме. Ангел.

Квартира наполнилась светом, звуками, голосами, спешными шагами. Кто-то бежал, что-то говорил, и голоса эти казались ей смутно знакомыми, уже где-то слышанными. Ангел, блеснув очками, приблизился, низко наклонился над Машей и нецензурно выругался.

– Как она? Жива? – Этот голос она слышала не так давно.

– Жива. – Ангел ответил голосом, который она слышала очень давно, много-много раз. «Мурка, нельзя девочке быть такой доверчивой». – Ранена, что ли? Кровь везде…

– Это твоя кровь, Мишаня, ты, вероятно, поранился, когда стекло выбивал. Нужно перевязать. – Этот голос навевал воспоминания о природе, зелени, запахе сена и молока. «Я его слепила из того, что было, а потом, что было, то и полюбила».

– Моя? Да, моя. Меня потом перевяжем. Дайте мне полотенце, я замотаю руку. Да господи боже, что с ней такое? Как неживая. Маша?!

– Да жива она, может быть, укололи чем-то? Снотворным или наркотиком?

– Ребята, да она у вас пьяная. От нее алкоголем за версту разит. Маша!

– Мурка!

– Машенька!

Опять с силой затрясли. Внутри нее все перевернулось, через черепную коробку изнутри прокатился асфальтовый каток. Оставьте, верните как было, верните праздник! Праздник с шампанским и шариками. Мария снова застонала.

– Да оставьте вы девочку в покое, в самом деле. Как дети малые. Проспится, и все в порядке будет, головой денек-другой помучается. Живая она, все хорошо. Михаил, отнесите ее в комнату, положите в кровать, одеяльцем укройте. – Маша вспомнила, как именно этот голос что-то рассказывал ей про пальмы и отпуск. – Нет, веселые вы ребята. Я, Киф, до встречи с тобой сколько лет жил себе тихо, на работу – домой, в выходной с внуком в зоосад, а стоило тебя встретить, в первый же день в приключение попал. Это в мои-то годы! По окнам лазить, за бандитами бегать… Коля, ты тоже, может, ляжешь? Тебе врач лежать велел, а ты преступников ловишь, не удержишь тебя в кровати.

– Да отстань ты, Димыч! Я живучий, меня так просто не задавишь. У меня организма крепкая, закалка. А если бы я в кровати остался, а Мишаня один не справился? Нет, в таком деле страховка нужна…

– И правда, Николай Степанович, прилегли бы пока. Она не скоро еще в себя придет, – говорил тот, кто мягко и осторожно поднял ее с дивана, понес. Ангел. – А еще лучше вас обратно в больницу отвезти. Утром хватятся, а вас нет.

– Нет, Миша, я пока не увижу, что с ней все в порядке, никуда не поеду. Я доктору позвоню утречком, объяснюсь. Но раз вы такие заботливые, то прилягу, а то голова у меня кружится что-то.

– Вот, пока вы все по койкам разбрелись, лазарет устроили, мы с Михаилом поедим. Михаил, вы есть хотите? Я после работы сразу в больницу к Кольке поехал, пообедать не успел, а там вы звоните – такое дело! – не до еды уже было. Люди порядочные в это время уже поужинали и спать легли, десятый сон видят, а старый профессор с утра маковой росинки во рту не держал. Что тут у нас имеется?