Красотки из Бель-Эйр - Кэтрин Стоун

– Я люблю тебя, Уинтер. Тогда, в марте, я хотел попросить тебя стать моей женой, но это казалось таким эгоистичным, а ты была… Но значит, ты играла? Ты играла передо мной единственный раз, когда надо было не играть? Да, я тоже играл, притворяясь, что это самый лучший выход. Но это был не лучший выход. По крайней мере не лучший для меня.

Марк смотрел на неподвижное тело Уинтер, на ее закрытые глаза, на длинные черные ресницы, которые даже не дрогнули. Слышит ли она его? Пожалуйста…

– Хочешь услышать о моих планах? – с надеждой спросил Марк. Безжизненное тело Уинтер не откликнулось, но он продолжил, словно она слышала каждое слово. – Значит, так. В прошедшие месяцы я выжил, потому что пообещал себе чудесный подарок на Новый год – подарок себе на твой день рождения. Я собирался позвонить тебе, найти тебя, где бы ты ни была, и спросить, не проведешь ли ты со мной мой отпуск, две недели в феврале. Если бы ты согласилась, я, может быть, даже спросил бы тебя прямо тогда же, потому что не смог бы ждать, не проведешь ли ты со мной не только мой отпуск, но и всю жизнь. Уинтер, милая, я могу закончить свою стажировку здесь, в Лос-Анджелесе, а ты будешь сниматься в кино. Думаю, мои родители никогда так не любили друг друга, как мы с тобой. Думаю, никто так не любил, правда? Я знаю, что у нас получится, если ты тоже этого хочешь. Поэтому тебе не надо болеть, чтобы я обратил на тебя внимание, оно и так все твое. Ах, Уинтер, милая моя Уинтер!..

Веки Уинтер дрогнули. Длинные темные ресницы затрепетали, и фиалковые глаза широко раскрылись.

– Марк! Ты должен знать о Бобби…

Шепот Уинтер прервался вздохом, она стала судорожно хватать ртом воздух, и ее розовые губы быстро посинели.

Вбежали врачи и сестры, получившие сигнал кардиомонитора, который усилился, когда у Уинтер начало исчезать дыхание.

– Может быть, переизбыток жидкости.

– Или кислородное голодание. Когда ее привезли, у нее был недостаток кислорода в крови, но носовые датчики показывали хорошую насыщенность.

– Уже не хорошую. Что бы там ни было, сейчас ее нужно подключать к дыхательному аппарату.

Марк слушал, но не вмешивался. Он знал, что слова его коллег правильны и их решение – подключить дыхательный аппарат – верное.

Марк мог только мысленно повторять: «Помогите ей. Помогите, как если бы помогали тому, кого любите. Я так ее люблю!»

Пока вводили в горло трубку, Марк держал Уинтер за руку. Рука была безжизненной – Уинтер ввели препарат кураре для временной парализации, чтобы она не сопротивлялась, когда холодная металлическая трубка ларингоскопа надавит на нежные ткани гортани.

Не причините ей боли! Марк с ужасом смотрел, как выгибается длинная красивая шея Уинтер, позволяя трубке войти в трахею. Врачи все делали правильно, но все равно…

Марк смотрел и отметал знания, которые всплывали в голове, знания о синдроме токсического шока, все, что он учил, запоминал, за что в больших тестах всегда получал отметку «правильно». Молодые женщины – молодые здоровые женщины – умирают от синдрома токсического шока. Те, кто умирает, похожи на Уинтер, те, чью болезнь заметили слишком поздно, когда легкие, почки, печень и костный мозг уже слишком долго подвергались воздействию токсина.

Надежда – единственная надежда – была в агрессивной поддержке. Агрессивной… холодный металл в красивом горле, аппараты, контролирующие дыхание, иглы в венах, по капле отмеряющие лекарства, чтобы вывести из шока, все, что может предложить современная медицина.

А что мог предложить Марк?

Только свою любовь.

Выйдя от Уинтер, которую он оставил на попечение медсестер, собиравшихся выполнять многочисленные процедуры, Марк нашел Эллисон в комнате ожидания.

– Как она, Марк?

– На искусственном дыхании, что, вероятно, для нее лучше. Так ей будет спокойнее, потому что не надо тратить силы на дыхание.

Эллисон кивнула.

Они с Марком были одни в комнате ожидания. Марк думал, что человек, имя которого, потратив столько усилий, назвала Уинтер, тоже должен быть здесь.

– А где Боб, Эллисон?

– Боб?

– Уинтер назвала его имя. Видимо, это ее новая любовь…

Наверное, Уинтер услышала его признание в любви и хотела ответить: Марк, у меня есть другой.

– Марк, что именно сказала Уинтер?

– Она сказала: «Ты должен знать о Бобе… Бобби».

– Ты должен знать, Марк.

– И ты можешь мне сказать?

– Думаю, вам с Бобби надо познакомиться. Идем со мной.

– Я не хочу оставлять Уинтер.

– Это недалеко, в доме моих родителей в Бель-Эйр. Мы можем оставить номер телефона. Это важно, Марк.

– Здравствуй, Марк, – тепло улыбнулась Патриция Фитцджеральд, стараясь смягчить тревогу в его усталых глазах. – Как Уинтер?

Патриция осталась бы в больнице, с Уинтер, но ей надо было заботиться о другой жизни.

– Состояние стабильное, – ответил Марк, инстинктивно стараясь ободрить мать Эллисон. Но его мозг переспросил: «Стабильное?» Не совсем. Срочный перевод на искусственное дыхание был огромным шагом назад.

– Мама, мы приехали повидать Бобби.

Хорошо, подумала Патриция.

– В твоей комнате, спит.

Эллисон показывала дорогу. Когда они подошли к открытой двери, Эллисон пропустила Марка вперед. Бобби лежала на животе в мягкой колыбели из пуховых подушек и мирно, сладко спала, сложив крохотные губки в мягкую улыбку.

– Эллисон? – Глаза Марка наполнились слезами.

– Мы зовем ее Бобби, но полное имя Роберта, в честь ее бабушки. – Голос Эллисон дрогнул.

Марк осторожно разбудил Бобби и, взяв на руки, прижал к своей часто вздымающейся груди. Бобби заворковала, удивленная его теплом и глазами, и не обращала внимания на горячие слезы, которые падали ей на головку.

Эллисон вышла, оставив Марка поплакать без свидетелей, и спустилась к матери на кухню. Когда Марк в конце концов присоединился к ним, на руках он держал Бобби.

Патриция улыбнулась и очень мягко посетовала:

– Марк, мне потребовался целый час, чтобы убедить Бобби закрыть свои сапфировые глазки.

– Как это мило с вашей стороны, что вы о ней заботитесь, – пробормотал Марк.

Бобби – его дочь, и теперь он станет о ней заботиться. Марку нужно было и позаботиться о Бобби, и находиться рядом с Уинтер. Его усталый мозг не мог решить, как справиться с этими двумя задачами.

Патриция заметила измученный, тревожный взгляд молодого человека.

– Марк, оставь Бобби у меня. Мне очень нравится с ней заниматься. Если хочешь, можешь остановиться у нас.

– Я могу позвонить своей матери.