Бывших ведьмаков не бывает! - Галина Львовна Романова

— Это мой мир! Убирайся вон!

Взгляды человека и Змея встретились, схлестнувшись в поединке воль. Каждый из них был силен. У каждого была своя правда. Но один из них был уверен в своей силе. Он был на своем месте, исполняя свой долг. Он делал то, для чего был рожден много лет назад, для чего пришел сюда, единственный, кому это было под силу. И Змей дрогнул. Он атаковал в последний раз, от отчаяния, не желая сдаваться без борьбы — и встретил еще один удар, который сбил его. А потом каблук с раскалившейся подковкой наступил ему на горло.

В тот миг, когда наступил на Змея, Лясота почувствовал жар. Ему показалось, что нога от пятки до колена объята пламенем, что ее сжимают раскаленные клещи. Боль поднималась волной, заполняя все тело, туманя рассудок. Змей шипел и извивался, тоже не взвидев света от боли. Прекратить его и свои мучения можно было, просто сделав шаг назад, но Лясота держался до тех пор, пока судороги Змея не стали слабеть, а выпуклые глаза не заволокло пеленой. И только тогда ведьмак позволил себе сойти на твердую почву, едва не вскрикнув от боли в ступне и догадываясь, что, наверное, теперь будет хромать всю оставшуюся жизнь.

— Как ты это сделал?

Лясота обернулся, встретился взглядом с князем Михаилом. В глазах последнего жреца Змея-Волоса увидел боль пополам с удивлением.

— Что сделал?

— Ты… ты его!.. — взвыл волхв. — Ты знаешь, что ты наделал?

— Не знаю и знать не хочу, — ответил ведьмак. — И я тут ни при чем.

— Но как? Почему? — Взгляд волхва забегал по стенам пещеры и потолку. — Это же… Это — случайность!

— Это — судьба, — сказал Лясота. — То, что сильнее богов и людей. Она вся состоит из цепи случайностей. Надо только уметь смотреть и видеть, слушать и слышать, чувствовать и чуять. То, чему учат в школе.

— Я этого так не оставлю. — Князь попятился, не сводя глаз с наступавшего противника.

— Оставишь, — припадая на правую ногу, Лясота шел на него, сжимая кулаки.

— Уж не ты ли мне помешаешь?

— Я.

— Почему? Разве это — твоя жизнь?

— Да. Это — моя жизнь. Мой мир. И мой долг.

— Долг? — Князь Михаил нашел в себе силы рассмеяться. — Разве ты — князь Загорский? Разве ты — страж ворот?

— Я — не князь, — как со стороны, услышал он свой голос. — Но я — страж.

Видит бог, он устал. У него болит все тело. Трудно дышать. Ноет нога, и уже ясно, что тут ведь-ава не в силах помочь — ему до конца дней придется оставаться хромым, неся на себе печать содеянного. Но он должен пересилить себя. Последний рывок. Просто потому, что больше некому это совершить.

Лясота сделал шаг. Просто сделал шаг, и князь Михаил попятился, не отводя глаз от его лица. Лясота сделал еще шаг. И еще. И еще, вынуждая противника отступать, точно так, как вынуждал отступать Змея. Он был не один. За его спиной была дрожащая Владислава, ее отец, скончавшаяся от трудных родов мать, князь Юлиан Дич, Поленька со своими дочками, бывшие друзья и будущие дети. За его спиной был весь мир. А за спиной Михаила Чаровича была только щель среди камней, откуда лился красный свет.

Князь понял это слишком поздно, Шарахнулся в сторону, пытаясь отступить, но споткнулся о распростертое змеиное тело, замахал руками, теряя равновесие. Лясота вскинул руку, толкнул — и ожидавший чего угодно, только не этого, князь Михаил Чарович покачнулся и упал прямо в щель. Растопырился, раскинул руки и ноги, цепляясь за, осыпающуюся землю, соскальзывая и борясь за жизнь.

— Помоги!

Лясота встал над ним. Занес правую ногу.

— Змею — змеево!

Подкованный каблук врезался в тело колдуна. Взвизгнув в последний раз, князь-волхв содрогнулся и полетел вниз, но, падая, успел ухватиться за свисающий в щели змеиный хвост. Вцепился, повис, тормозя падение в отчаянной попытке спасти свою жизнь — и под его тяжестью Змей пошевелился, дрогнул, сползая вниз. Все быстрее и быстрее шуршала по камням чешуя, безвольно поникшая голова задевала и била по земле. Очнувшись, Змей попытался сопротивляться, он изо всех сил напрягал туловище, пытаясь стать больше и застрять в щели, даже клацнул челюстями, хватаясь зубами за какой-то камень. Но слишком много его длинного тела уже висело в пустоте, да еще и с болтающимся на нем человеком. Лясота одним ударом разбил камень, который судорожно сжимали змеиные челюсти, и Змей полетел вниз.

Кольца его с шуршанием, как песок, последний раз проскрежетали по камням. Последней уползла голова, мелькнув черным силуэтом в алом сиянии подземного царства.

Лясота перевел дух. Ноги ныли. Болели живот, грудь и спина. Плечи ломило так, как не бывало и на руднике. Хоть беги к Ведь-аве и проси, чтобы перепекла вторично! Но прежде надо было сделать еще одно, не менее важное дело. Закрыть врата.

Владислава так и сидела на камнях. Она встрепенулась, когда Лясота наклонился, поднимая девушку на ноги.

— Ты живой? — Ее руки вцепились в плечи.

— Живой, — обнял, провел рукой по волосам.

— Слава богу! Все кончено?

— Нет. Не все. — Обернулся, посмотрел на щель среди камней. — Ты должна закрыть врата.

— Я боюсь, — пролепетала девушка. — Я не знаю, как это сделать.

— Я тоже не знаю, — сказал Лясота. — Никто не знает, кроме тебя. Это твоя работа. Ты для этого рождена.

— Но папа мне ничего не говорил… Мне страшно!

— Не бойся. Я буду с тобой.

Он обнял девушку, прижимая к себе и сквозь рубаху чувствуя, как колотится ее сердце. Накрыл ее губы своими, наслаждаясь близостью той, в которой отныне и навек была сосредоточена его жизнь, извлекая со дна души радость встречи, перемешивая с уверенностью в завтрашнем дне, добавляя толику отваги и обильно поливая все любовью, столько лет копившейся в его собственной душе. Почувствовал, что девушка успокоилась, приняв его чувства за свои, мягко оторвался от ее губ, заглядывая в глаза и видя там обещание страсти…

…два тела на скомканных простынях… два тела, сплетенных в тесных объятиях… стоны, крики, прерывистый шепот любви… брачная ночь, когда все впереди…

Улыбнулся, развернул за плечи, прижимая к себе, накрыл ее руки своими, шепнул:

— Повторяй.

И тихо заговорил, не понимая, откуда берутся слова:

Закрываю, запираю,

Воду в реку выливаю,

Реку землей одеваю,

Землей мертвых засыпаю,

Закрываю, запираю.

Раз ты скрылся под землей —

Это дом отныне твой.

Тебя крышкой накрываю,

В крышку гвозди забиваю.

Камень бел-горюч на грудь —

Мертвый, спи. Живых забудь!

Ключ. Замок.

Сон глубок.

Подчиняясь заклинанию, плита сама собой поползла на место. Бившие изнутри лучи света становились все тоньше и тоньше, гасли один за другим, пока наконец не потух последний.