Продюсер - Павел Астахов

— Корней, — постучали сзади по спинке его кресла. — Ты не прав.

— Отвяжись, Кузя! — в сердцах бросил назад Фрост. — Пей свое халявное пиво!

Он уже видел, как помрачнел Павлов, и не собирался его щадить.

— Выиграв наследство, вы получите только легальную его составляющую! А 95 % денег так и продолжит идти мимо вас! И никакой суд вам не поможет! Потому что признать наличие этих денег в своей собственности означает немедленно передать их государству, а самому сесть!

— Корней! — снова постучали в спинку кресла, и за спинкой кресла тут же приподнялась источающая спиртовое зловоние фигура «сбитого летчика» Кузи. — Ты не прав. Вы оба не правы!

— Иди на фиг, Нафаня! — рявкнул Фрост. — Пей свое пиво, блин!

К бывшей знаменитости подошла стюардесса Аля, но вдруг взвизгнула и отскочила, а сидящий сзади бывший муж Виктории Медянской захрустел суставами, тяжело поднялся и, пошатываясь, прошел ковровой дорожкой и встал напротив беседующих бизнесмена и адвоката.

— Вы оба не правы, — процедил он. — Более того, вы оба виновны. И в том, что случилось с моей Викторией, и в том, что происходит с ее законным наследством. Вы оба — преступники!

Фрост раздраженно повернулся к охранникам и увидел, что лица их бледны. И в этот момент Нафаня распахнул полы легкого летнего плаща, и Корней Львович понял, что язык его не слушается.

Вокруг тела Нафани шел «пояс шахида».

— О, нет…

Нафаня покачнулся и ухватился — за спинку кресла.

— И я вас прямо сейчас буду судить, а затем приговорю и казню.

Артем понимал, что надо что-то сказать, как-то перехватить инициативу, но Нафаня, похоже, не был здесь. Он витал в своем собственном мире. И в этом собственном мире он был самый главный.

— Короче, — пошатнулся он и показал охранникам идущий к поясу шнур, — сидеть, падлы! Короче, я вас всех буду судить. Сейчас.

Артем сосредоточился, а сидящий рядом Фрост схватился за сердце.

— За что? Ты офигел, что ли, Кузя?

— Ты вообще молчи, — дыхнул на него перегаром «сбитый летчик», — думал мою Викторию без копейки оставить? Ну, так я тебе устрою!

— Какая она твоя? — не понял Фрост. — Медянская за Шлицем уже лет десять!

Нафаня поджал губы:

— Викуля всегда была и будет моей. И вообще, Холодильник, не тебе вякать!

Артем кашлянул и постарался поймать блуждающий взгляд «шахида».

— А мне — можно?

Нафаня на мгновение остановил на нем взгляд, и Артем, стараясь закрепить его внимание на себе, пошевелил плечами.

— Я-то Викторию не грабил. За что меня-то судить? Что скажешь, Кузьмин?

Нафаня моргнул, покачнулся и махнул рукой:

— Все равно тебе — смертная казнь!

— За что? — подался чуть вперед Артем. — Я ведь адвокат, защитник…

Бывший продюсер упрямо поджал губы и попытался найти ответ.

«Ну же… — мысленно подбодрил его Артем, — думай, Кузьмин, думай!»

В такой ситуации надо было хотя бы стащить Нафаню с этих мысленных рельсов, ибо вели они прямиком в преисподнюю.

— Ты же знаешь, что Шлица убил не Бессараб, — впился ему в глаза взглядом Нафаня.

Артем обмер. Нафаня понимал больше, чем можно было ожидать.

— Да, я в этом убежден, — согласился он, — и я прямо указал начальнику следственного комитета…

Кузьмин, прерывая его, поднял руку и угрожающе прищурился.

— Мало ли что ты сказал! Ты не подал официального протеста! А значит, ты покрывал настоящего убийцу!

Артем яростно хлопнул ладонью по подлокотнику.

— Но ты-то, Кузьмин, тут при чем?! Ты-то почему так уверен, что Бессараб не убивал Шлица?

И тогда бывший продюсер усмехнулся и сказал главное:

— Потому что его убил я.

Сначала Фрост обтирал мокрое лицо салфеткой, а затем понял, что он вымок весь, а рубашка совершенно прилипла к телу от противного, пахнущего даже не страхом — ужасом — пота. А Кузьмин все говорил и говорил — так, словно молчал всю жизнь. И рассказал он даже больше, чем хотел бы слышать Фрост.

Он рассказал, как страстно любил Викторию — всю жизнь. Как остро переживал каждую ее ссору с новым мужем Иосифом, как несколько раз пытался вызвать Шлица на разговор и как однажды, уже отчаявшись, пришел к нему в гости с пистолетом — не для стрельбы, для убедительности.

Шлиц сам принял его вызов по домофону, сам открыл ему дверь, но в квартиру пьющего бывшего мужа своей жены не пустил и сразу же принялся хамить. Палец Кузи на спусковом крючке дрогнул…

— Я поначалу думал сдаться, — тихо проронил «сбитый летчик», — потому и позвонил в милицию — сразу, прямо со шлицевского телефона, а потом понял, что если рядом не будет еще и меня, Вику лишат всего. Вообще всего.

И Фрост слушал, понимающе кивал, а сам думал одно: как не стать последней жертвой похожего на домовенка Кузи, бывшего продюсера, ибо тот шел к цели самыми прямыми путями. Именно Кузя, он же Нафаня, звонил с телефона Шлица с угрозами всем, кто пытался обидеть его Викулю: Ротману, Гарику и даже Чуку. Именно Кузя организовал донос и натравил СОБР на клуб, едва понял, что Фрост, Ротман и Алим пытаются переговорить о разделе состояния вдовы. И именно Кузя убил Ивана Бессарабского, едва понял, что авторитет продался за миллион зеленых американских тугриков. Дождался передачи денег, подсел в машину и, благо Бессараб от пьющего продюсера такого не ждал, тюкнул его по голове железкой.

Затем пришел и черед Гарика Бестофф. Кузьмин поначалу горячо пытался его убедить поделиться с Викулей, и именно этот голос, лежа на крыше, слышал Митя, а потом рассвирепел и засыпал ему в глотку весь кокс, что был у Гарика. А вот Мите, настигнутому для отмщения той же ночью, повезло — Фадеев свалился в котлован, а мстителя спугнули дорожные рабочие. И Фарфорову, получившему ни с того ни с сего особняк, повезло…

А была еще и слежка за Агушиным — даже в больнице, когда тот навещал Митю. И, разумеется, Кузя лично охранял жену от возможного покушения, и помогал адвокату — тем же звонком-наводкой на ротмановские лицензии, — пока не понял, что и Павлов сделан из того же теста, что и остальные враги его обожаемой Вики.

— И ты хочешь теперь убить не только меня, но и себя? — глотнул Фрост.

Нафаня глянул на охранников Корнея и еще раз демонстративно показал им идущий к взрывателю на поясе шнур:

— Сидеть, суки… — И тут же повернулся к Фросту. — А мне уже все равно. У меня рак простаты. И жить мне осталось немного, а главное, сама эта жизнь будет наполнена такими страданиями, что и смерть — избавление. Я все разузнал. Ну, а вам, сволочи, одно место — в аду.