По ступеням «Божьего трона» - Григорий Грум-Гржимайло

Одновременно с нами в Mop-гол прибыл караван верблюдов из Су-чжоу.

– Ну, как?

– Вам не пройти… На первом переходе снег небольшой, но со второй уже станции тропинка становится глубокой и узкой. Еще дальше она совсем исчезает, и тут легко заблудиться. К тому же чем вы будете кормить лошадей? Ведь все пастбища теперь завалены снегом?

Мы составили совещание и по совету вожака каравана решили повернуть на Янь-дунь и Куфи.

Утро 13 февраля было теплое, светлое, радостное. В 6 часов, при слабом северо-западном ветре, термометр показывал еще 13° мороза, но едва выше поднялось солнце, как лучи его стали разливать давно забытое нами тепло; в 8 часов утра подул ветерок с юга, в 0 часов термометр стоял уже на 0°, а к полудню поднялся до 6,5°.

Пройдя Мазар-таг по сквозному ущелью, мы вышли в каменистую пустыню, в которой, мало-помалу, терялось русло ключа Ходжам-булак, разбившись на несколько веерообразно расходившихся рукавов. Здесь, как и в ущелье, еще виднелась местами растительность: чахлый саксаул (Haloxylon arrmodendron) и хвойник (Ephedra sp.?), но дальше и эти признаки органической жизни пустыни исчезли, и только небольшие наметы грязного снега местами разнообразили монотонный ландшафт широко раскинувшейся перед нами равнины.

Однообразие пустыни не нарушалось на всем протяжении пройденных нами в этот день 37 км. Только уже к концу пути на южном краю горизонта обозначилась черная полоска высот левого берега Яньдунского протока. В последний мы спустились по круче и очутились в глубоко врезанном, широком русле периодической реки, обставленном причудливо изваянными стенами, сложенными из красной глины, в порах коей отложилась кристаллами соль. Это русло и вывело нас к Гэ-цзы-янь-дуню, первой станции Хамийской пустыни, в столь мрачных красках описанной Пржевальским[122].

Казенный тань[123], в котором мы остановились, оказался огромным, но уже пришедшим в достаточную ветхость зданием. Воды было много, хотя и не совсем хорошего качества; она добывалась из неглубоких колодцев, находившихся по соседству.

С вечера подул восточный ветер, который ночью усилился, нагнал тучи и вскоре перешел в снежный буран. Снег держался до 9 часов утра следующего дня и стаял, едва из-за туч выглянуло солнце. К 10 часам последние облака скрылись за горизонтом, ветер стих, и мы, пообедав наскоро, стали сбираться в дальнейший путь.

Мы выступили из Янь-дуня в час пополудни. Выбравшись на левый берег протока и миновав пикет, расположенный на пригорке, мы увидели перед собой безбрежную, слегка волнистую равнину, на которой то там, то сям подымались столообразные возвышения, сложенные из таких же ханхайских отложений – красной глины с примесью гравия и мелкой гальки, какие обнажались и в бортах яньдунского русла. Эти столообразные возвышения, показывающие прежний уровень равнины, являются конечным результатом работы господствующих здесь восточных ветров, которые, оставив на месте крупную гальку, кое-где теперь сплошным ковром устилающую вязкую, бурую почву пустыни, унесли на запад более мелкие отложения Ханхайского моря.

Когда стало смеркаться, вправо от дороги показались более значительные высоты; еще дальше одну из таких высот обогнула дорога. Одновременно копыта наших лошадей застучали по беловатым плитам кварцевого песчаника.

К 10 часам вечера подул не сильный, но неприятный встречный ветер. Мороз крепчал, темнота до такой степени усилилась, что мы еле-еле разбирали колею колесной дороги, которая, как мне казалось, шла теперь логом. Но где начался этот лог, куда направлялся и где затем кончился – это осталось невыясненным. Китайцы называют станцию Куфи также Жо-шуй, что значит Мертвая река. Не имеет ли это название какого-либо отношения к пройденному логу, который мог бы, действительно, быть ложем «умершей реки», несшей когда-то свои воды к яньдунскому руслу? Наш проводник не сумел ничего на это ответить. Да к тому же он был и не в духе; он замерз в своем легком одеянии и пытливо всматривался вперед, точно ждал, что вот-вот вынырнут перед нами из темноты стены Куфи. Того же ждали и мы, не раз принимая снеговые наметы и выцветы соли за эти стены, хотя по времени знали, что конец пути не может быть еще близок. Но на этот раз расчеты наши оказались ошибочными – расстояние между Янь-дунем и Куфи оказалось почти на пять километров короче предполагавшегося.

Куфи (иначе Ку-шуй) – это небольшой оазис, полузасыпанный надвинувшимися на него с северо-востока песками; его почва представляет солончак, только кое-где поросший Lasiagrostis splendens, Lycium sp., Nitraria Schoberi, Alhagi kirghisorum и некоторыми травянистыми растениями, среди которых проворно шмыгает Podoces hendersoni, почти единственная обитательница этой части пустыни. Вода здесь солоноватая. Тани, которых три, убоги, малы и грязны. Китайская администрация не озаботилась постройкой в Куфи чего-либо приличного, и нам с грехом пополам пришлось поместиться в крошечной, закоптелой и грязной каморке с двумя отверстиями вместо окна и дверей. Кроме этих жалких построек, понятие о коих дает прилагаемая при сем фототипия, в Куфи имеется пикет с несколькими расквартированными в нем солдатами-почтарями и развалившаяся кумирня с тремя колоссальными идолами, которым не хватало голов и конечностей, отбитых еще партизанами Байян-ху.

В Куфи мы дневали ради определения координат этой важной точки пустыни.

В дальнейший путь мы выступили 16 февраля. Утро было ясное, но холодное (в 8 часов утра −8,5°); дул средней силы северо-северо-западный ветер, который и восьмиградусный мороз делал чувствительным. Но вскоре захватывающий интерес развернувшейся перед нами картины заставил и меня позабыть все невзгоды пути и всецело отдаться изучению страны, которая проходилась многими европейскими путешественниками, но которая тем не менее рисовалась нам в нашем воображении совсем иной, чем оказалась в действительности. Я говорю о Бэй-Шане, северные уступы которого обрывались в пустыню Куфи в 17 км к югу от станции.

О Бейшанских горах китайцы писали, что «начинаясь от Эгярцы-тага[124], они простираются через песчаную степь в непрерывном ряде холмов и бугров». И еще: «Горы (Снежные) простираются от Цзя-юй-гуаня к западу в разных изворотах. Они то возвышаются или понижаются, то пресекаются или вновь продолжаются; то разделяются на отрасли или соединяются в одну массу; то восходят до чрезвычайной высоты и касаются облачного неба или уравниваются в низменные гряды и окружают великое пространство. По южную сторону этих гор лежат Комуль, Пнчан и другие города, по северную – Баркюль и Урумчи. Горы эти лежат за Цзя-юй-гуанем, содержат 9 тысяч ли протяжения и служат рубежом между Бэй-лу и Нань-лу»[125].