Американская леди - Петра Дурст-Беннинг

Поддался бы граф под воздействием ее угроз, если бы речь шла о новорожденном мальчике? Маленького графа он наверняка бы не отпустил. Он ведь настоял, чтобы Ванда подписала бумагу, что вместе с Сильвией отказывается от каких-либо претензий к семье де Лукка. Как только высохли чернила, девушке в голову пришла мысль, что она, возможно, поступила необдуманно. Своей подписью она лишила Сильвию всякого права на часть наследства – состояния де Лукка. Ванда беспокоилась о том, что скажет об этом в Лауше. Наверное, ей придется признать, что она дала графу обмануть себя. Но что случилось, то случилось. «Других людей ведь не было в тот момент, когда Мария умоляла меня», – оправдывала себя Ванда. Мария достаточно определенно высказалась, что не желает, чтобы ее дочь росла под влиянием семьи Франко. К этому относится и финансовая сторона, правда?

Патриция же сопротивлялась намного сильнее, чем ожидалось. Она все время умоляла Ванду оставить Сильвию у них. Как она объяснит Франко после его возвращения, что дочь будет расти в чужой стране? Ему невозможно даже сообщить о смерти жены! Как он их простит после такого?

Ну что за ужасная женщина! Ее не мучили угрызения совести даже после смерти Марии.

– Если бы Мария встала на сторону мужа, как и подобает делать жене, то такие грубые методы не понадобились бы. А когда Франко больше всего потребовалась ее поддержка, Мария решила покинуть его, – заявила графиня дрожащим голосом, и у Ванды сложилось впечатление, что она до сих пор не простила Марию.

«Вот Франко мне жаль, – подумала Ванда, раскрывая свой паспорт. – Франко стал жертвой чужого вранья. Ну конечно, он тоже был соучастником, против этого не поспоришь. Как можно было так ошибаться в человеке! “Мой красивый итальянец” – так его называла Мария».

– Добрый день, почтенная фрейлейн. Ваши документы, пожалуйста!

Перед Вандой стоял служащий в форме и протягивал руку. Когда его взгляд упал на корзину с ребенком, он нахмурился.

– Добрый день.

Ванда протянула ему паспорт, улыбаясь. «Только не дрожать и смотреть непринужденно, но не вызывающе, дышать ровно и спокойно», – мысленно уговаривала она себя, словно проходя курс для благородных девиц.

Мужчина дважды перелистал американский паспорт Ванды, при этом его больше всего заинтересовал въездной штамп.

Жилка слева на шее у Ванды билась все интенсивнее. Он не сможет ничего найти – этой мыслью она пыталась подавить нарастающую панику. Как подозрительно он на нее смотрит! Ванда откашлялась. Он видел в ней впавшую в грех девушку, у которой было откуда-то достаточно денег, чтобы разъезжать по Европе с внебрачным младенцем. Он также мог предположить, что семья отвергла ее. Или что она в бегах – и тут мужчина был не так далек от правды. Эта мысль почти развеселила Ванду.

Наконец служащий вернул документы назад.

– Вы, собственно, знаете, что мои коллеги из Германии поставили штемпель на третьей странице?

– На третьей странице?

– Вот здесь, разве вы не видите? – Резким движением мужчина вырвал у нее из рук паспорт и раскрыл его. – Это же страница для выездного американского штампа! – Он нетерпеливо размахивал документом перед лицом Ванды. – Если так все будут делать, то мы скоро перестанем разбираться в паспортах вообще!

– Да… теперь и я вижу. Действительно… Какая небрежность…

«Благодарю тебя тысячу раз, Господи».

Когда паспортный контроль закончился, Ванду стало трясти. Сначала начала дрожать правая рука. Потом левая. Когда девушка опустила взгляд, то заметила, что и колени беспокойно двигаются вверх и вниз. Она огляделась в купе. Может, кто-то это заметил? Нет, никто не обратил внимания. Также никто не сел рядом с ней. Словно Ванда была больна какой-то заразной болезнью!

Внезапно все это стало для Ванды невыносимым. Последние дни без сна у смертного одра Марии, похороны на пыльном кладбище в горах, борьба за Сильвию… Необузданные слезы потекли по ее лицу, она громко всхлипывала. Нос отек, Ванда уже не могла дышать.

Мария умерла. Заперта там, куда не попадает ни один луч света, там нет ни серебряного блеска, ни стеклянных блесток.

Это было так нечестно! Мария не обидела ни одной живой души! Всю жизнь она занималась только работой и не хотела ничего другого. А потом она пожелала сбежать, но судьба не позволила ей.

Почему?

Как ни старалась Ванда, она не могла найти какой-то смысл в смерти Марии. Она прижимала ее вязаную кофту к лицу.

Как мог умереть человек с такой жаждой жизни? Как такое могло случиться?

Легко умирают старые люди, и то не все, взять вот хотя бы Вильгельма Хаймера, который хватался за жизнь каждой жилкой изнуренного тела. Почему у Марии не хватило сил?

Жар… чертов жар. Почему он не спал? Каждый день понемногу, и Мария смогла бы выздороветь. Но вот просто так закрыть глаза и сказать: «Не жар уходит, я ухожу»? Это было непонятно.

Ванда дрожащими пальцами достала платок и высморкалась. Краем глаза она вдруг заметила движение. Сильвия шевелила маленькими ручками, словно хотела помахать ей. Ее голубые глаза под длинными ресницами неосмысленно смотрели то в одну сторону, то в другую.

– Ну-ка иди сюда, малышка!

Ванда осторожно вынула ребенка из корзины. К счастью, дрожь унялась и девушка могла крепко обхватить руками маленькое теплое тельце.

Это не сон, это – правда. Она положила головку Сильвии себе на плечо. Младенец, которому придется расти без матери.

– Нам всем будет ужасно не хватать твоей мамы…

Ванда приехала в Больцано ранним вечером. Весь день солнце пряталось за тучами, жара была невыносимой. Птицы перестали беспрерывно щебетать – верный признак надвигающейся непогоды.

Ванда озабоченно посмотрела вверх. Гроза – это последнее, чего ей сейчас не хватало. Она переложила корзину из занемевшей правой руки в левую, потом повесила на плечо дорожную сумку и снова подняла чемодан. Но уже через несколько шагов девушка почувствовала, что силы покидают ее. Так дальше не пойдет, ей нужно отдохнуть. На противоположной стороне улицы она заметила пятнышко зеленой травы, на которое отбрасывали тень два гигантских каштана. Ванда направилась прямо к маленькой лужайке, посреди которой стоял мраморный памятник, а перед ним – скамейка. Там девушка опустила чемодан и сумку. Корзинку с ребенком Ванда поставила на лавку. Присела рядом. Отсутствующим взглядом она смотрела в пустоту перед собой.

Ровно неделю назад она бродила вместе с Рихардом по этим же улицам, коротая досуг, и была счастлива. Они ужинали недалеко от Вальтер-плац, целовались перед фонтаном, в котором плавали дикие утки. А потом, поздно ночью…

Ноги Ванды горели, словно она бегала по раскаленным углям. Рот и губы пересохли, а в животе так урчало от голода, что кружилась голова. К тому же это был лишь вопрос времени, сколько Сильвия еще будет мириться с тем, что ее таскают в корзинке по утомительной жаре. Но это была не самая большая проблема.