Оскал смерти. 1941 год на Восточном фронте - Генрих Хаапе

Оглядевшись вокруг, Кагенек сказал, уже в который раз мгновенно переключившись с одной темы на другую:

— Твой перевязочный пункт слишком переполнен. Держать под одной крышей столько людей опасно. Две-три осколочные гранаты, неожиданно влетевшие в окна, и… А что это там за стрельба? — встревоженно спросил он, услышав вдруг, как Генрих и легко раненные дали особенно громкий залп из конюшни.

— Не беспокойся. Это так, наша личная маленькая локальная война. Несколько русских пытались подобраться к нам с тыла, но теперь ситуация полностью под контролем.

Произнося эту фразу, я постарался придать ей по-военному лаконическое звучание, а получилось совершенно не по-военному напыщенно.

— Как только эта стрельба за домом прекратится окончательно, я намереваюсь сразу же приступить к эвакуации раненых. Тяжело раненных я отправлю конными повозками к штабсарцту Лирову в ту деревню, что к западу от нас, а те, кто еще может идти или хотя бы ползти, отправятся со мной через поля в Терпилово, на сборный пункт, а потом далее по госпиталям, как только мы освободим наши тылы от врага.

— Это довольно дальний путь, — заметил Кагенек.

— Да, около трех километров, но уж лучше им двигаться по направлению к госпиталю, чем оставаться здесь — идти- то ведь все равно придется, раньше или позже. И было бы очень хорошо, Франц, если бы ты отправился вместе с нами — отдохнул бы хоть несколько дней.

— И как только может такой вздор лезть тебе в голову?! — гневно воскликнул Кагенек. — Это даже не подлежит обсуждению. Я должен собрать своих людей и как можно быстрее прорваться с ними к группе Беккера.

— Но ведь ты…

— Я чувствую себя на сто процентов нормально теперь, благодарю тебя, Хайнц. Прекрати нянчиться со мной и займись-ка лучше людьми, которые действительно ранены.

Он подчеркнуто энергично поднялся на ноги и с некоторой натугой натянул на повязку свою Kopfschutzer — стальная каска на нее теперь уже просто не налезала.

— Пойду посмотрю, что там с артподготовкой, — сказал он на прощание. — Им давно уже пора перенести огонь на восток, иначе наша контратака рискует угодить под наши же снаряды.

Я проводил Кагенека до двери и некоторое время еще наблюдал за его удалявшимся силуэтом, пока белая повязка на его голове не исчезла во мраке дороги по направлению к батальонному посту боевого управления.

Бой продолжался уже более двух часов, и мы отбили у врага уже значительную часть деревни. Но шум и грохот при этом стояли невообразимые: дикая мешанина выстрелов артиллерийских орудий различных калибров, минометов, пулеметов, автоматов, винтовок, пистолетов — вперемежку с уханьем гранат и выкриками на русском и немецком языках. Как же все-таки хорошо, подумал я тогда, что не каждая из всех этих пуль нашла свою цель. В спазматически подергивавшемся сиянии осветительных ракет я разглядел тела нескольких русских, разбросанных в разных местах дороги и по ее обочинам. Двоих из них убил я. Затем перевел взгляд на снежную пустыню, отделявшую нас от Терпилово. Осторожно приблизившись к дороге, я сошел с нее в сугроб, чтобы проверить его глубину. Оказалось, гораздо выше колен. Однако если идти с моими легко раненными по таким сугробам в колонну по одному, то по-настоящему трудно будет лишь первым трем-четырем человекам.

Сражение за перевязочным пунктом наконец завершилось. Нескольким русским, которым посчастливилось избежать наших пуль, пришлось отползти обратно в лес. С нашей стороны была только одна потеря — один из солдат, ведших огонь из-за бревенчатой ограды, был убит пулей в грудь. По лицу Генриха, переполненного гордостью за успех его маленького отряда, блуждала скромная улыбка. Впоследствии он был награжден за свои действия Железным Крестом 2-го класса.

Тульпину теперь — сразу же, как только он убедится, что дорога свободна от врага, — предстояло сопроводить две конных повозки с тяжело раненными до штабсарцта Лирова. Генрих должен был остаться за старшего на перевязочном пункте и оказывать помощь всем новым возможным раненым. Я же двинулся в сторону Терпилово вместе с примерно двадцатью легко раненными, решившимися попробовать рискнуть вместе со мной добраться туда по нехоженой снежной целине. Я шел самым первым, сразу же следом за мной — Наташа. Наша колонна пробивала свой проход в глубоких сугробах медленно и в абсолютном безмолвии. Поскольку мы были далеко не уверены в том, что по пути нам не встретятся русские, все мы — кроме Наташи — были при оружии. Некоторые из раненых, уж я-то знал об этом, были едва в силах доковылять без всяких приключений до сборного пункта в Терпилово, так что всю дорогу я молился о том, чтобы не встретить никакого сопротивления.

При взгляде на все еще продолжавшийся бой в Шитинково с расстояния примерно в километр или около того казалось, что это просто батальная сцена из какого-то кинофильма о войне. Наблюдаемая со стороны, эта драма казалась какой-то нереальной. Два дома в деревне полыхали особенно ярким и бушующим пламенем, а на востоке, предвещая приближавшийся рассвет, забрезжили едва заметные первые розовые проблески наступавшего дня. Судя по осветительным ракетам, взмывавшим над деревней, наша контратака развивалась успешно: теперь Кагенека и героическую осажденную группу Беккера разделяло, по моим прикидкам, не более пятидесяти метров.

Полтора часа спустя мы выбрались из сугробов на плотно укатанную дорогу между Шитинково и Терпилово и встретили на ней двигавшиеся нам навстречу двое запряженных лошадями саней. Это были сани из терпиловского сборного пункта для раненых, но следовали они, к сожалению, не за нами, а за ранеными из жестоко разбитой группы лейтенанта Шееля. Я бы, конечно, с радостью реквизировал эти сани для транспортировки самых тяжелых случаев из моей партии, но, видимо, люди Шееля нуждались в них еще более отчаянно, чем мы. Некоторые из моих раненых уже приближались к крайней степени изнеможения, за которой следовал обычно полный и окончательный упадок сил. Так было трогательно наблюдать, как они помогают друг другу… Раненые со здоровыми ногами практически тащили на себе раненых в ноги, хотя уже сами то и дело валились от нечеловеческой усталости. Один солдат, например, испытывал жуткую боль при каждом шаге, даже несмотря на сделанные ему мной уколы морфия. Мышцы его правого бедра были разорваны осколком буквально в клочья. Я приказал Наташе, чтобы она помогала мне поддерживать его. Это была очень медленная и в буквальном смысле слова агонизировавшая процессия, едва перемещавшаяся по направлению к Терпилово. Когда мы уже совсем почти дошли до деревни, я обернулся назад на Шитинково, и мне показалось, что бой теперь идет только на восточной его окраине. Должно быть, Кагенек и маленький Беккер уже объединили свои силы. Артиллерия перенесла свой огонь на кромку леса, из чего я сделал вывод, что русские из деревни выбиты и вынуждены теперь ретироваться тем же путем, откуда и появились первоначально, с заходом луны.

Едва держась на ногах, мы добрели до сборного пункта, и я разместил всех раненых в теплой комнате, откуда их вскоре должны были отправить в тыл санитарными машинами. Осознав, что самое тяжелое позади, люди попадали в изнеможении на солому, и большинство из них немедленно уснули.