Гончие Лилит - Кристина Старк

– Я потеряла из-за них ребенка! – кричу я ему вслед, задыхаясь. – Расскажи ему об этом после того, как обсудите, какая я истеричка!

Потом подбегаю к двери и, навалившись на нее всем весом, запираю замок. И кричу. Вою… Хватаю клюшку от херлинга и бросаю ее в дверь.

Бежать, быстро, куда-нибудь, прямо сейчас, все равно куда! Терри сделал свое дело, значит, он им больше не нужен. Но за мной они еще вернутся!

Бежать… Но мои ноги уже ни на что не способны. Они даже не справляются с весом моего тела, какой там побег. Опускаюсь на пол, заползаю под стол и сижу там, сжавшись в комок и содрогаясь от рыданий.

Я заверну свои кости и оставлю их

За стенами этого дома, там, на дороге…

Боунс смотрит на меня с портрета – грустно и осуждающе.

– А чего ты, черт возьми, ждал? – ору я ему из-под стола. – Что я упаду перед тобой на колени, утирая слезы умиления? Кинусь покрывать поцелуями твои руки? Скай Полански, наверное, бы так и поступила, но ее больше нет. Где Скай? Нигде! Она умерла в туалете торгового центра вместе со своим ребенком. И мне нет дела, почему ты в этом кресле! Все, что с тобой произошло, – это результат твоих ошибок, Боунс, не моих!

Стук в дверь, еще один, и еще…

– Полиция, откройте!

В окно заглядывает чернокожий громила в синей униформе, с пистолетом на бедре. Вовремя, что и сказать: меня бы уже десять раз успели укокошить.

Вытираю лицо и иду открывать. Передо мной пара здоровенных полицейских с хмурыми лицами. Вяло объясняю, что все в порядке, их помощь уже не требуется. Они оглядывают внутренность дома поверх моей головы, дают мне какую-то бумажку на подпись, переговариваются между собой на языке, которого я не знаю. Поодаль мигает сигнальными огнями полицейский внедорожник с тонированными стеклами. Ветер задувает в дверной проем – холодный, порывистый. Мне хочется поскорее закрыть дверь и снова заползти под стол, но эти двое никуда не спешат. Жуют жвачку, разглядывают мою подпись на бумажке и мою физиономию.

– Все в порядке, – повторяю я. – Произошла ошибка.

– Не вопрос, мадам. С кем не бывает. Всего доброго!

И тут один полицейский наклоняется и поднимает с земли лист бумаги – одну из страниц из папки Боунса.

– Это ваше? – спрашивает он, протягивая мне лист.

Молчу, раздумывая, что сказать. Я не хочу прикасаться к этой бумаге, но и не хочу, чтобы эти двое разглядывали то, что им не принадлежит.

– Глянь на это, – говорит полицейский своему напарнику.

Я перевожу взгляд на лист и немею. На нем напечатаны фотографии девушки, в профиль и в анфас. Блондинка, выглядит так, будто не спала неделю: черты лица резкие, заостренные. Это та же девушка, что и на портрете в моей гостиной.

– Да, это мое. – Я забираю у полицейского лист и складываю его пополам. – Спасибо.

Полицейские кивают и возвращаются к машине. Жду, когда они исчезают из виду, а потом разворачиваю лист. «Департамент полиции Нью-Йорка… 2005 год… Вооружена и очень опасна…»

Не хочу ничего знать! Хватит с меня всего этого треша! Порывы ветра бьют в лицо. По газону скользят, скачут, кружатся над ним разбросанные бумажные листы – словно живые. Завтра утром не останется ни одного. Нужно всего лишь дождаться утра.

Закрываю дверь. Достаю из духовки лазанью, которую готовила к приезду Терри. Нужно всего лишь дождаться утра…

Сервирую стол для одного человека. Наливаю в бокал вина до краев. Сажусь, расправляя на коленях салфетку. Нужно всего лишь дождаться утра…

Кладу в рот кусок. Жую, не ощущая вкуса, и отрешенно смотрю перед собой. Отодвигаю тарелку.

Поднимаюсь по лестнице в спальню, снимаю платье и ложусь в кровать. Укладываю руки вдоль тела поверх одеяла. Нужно всего лишь дождаться утра…

А потом проснуться и понять, что все произошедшее было только ночным кошмаром.

* * *

Я вижу старика с виолончелью. У него волосы и глаза такого же цвета, как у меня. Он что-то бормочет и поднимает смычок – выше и выше, как погонщик скота поднимает плеть. Сейчас смычок обрушится на струны, и в тот момент, когда воздух пронзит первый звук, я сойду с ума. Но музыка не начинается. Кто-то берет виолончелиста за руку и забирает у него смычок. Это девушка-подросток, дочь Боунса. Ох, как же она похожа на мать – то же лицо, такая же тонкая белая кожа, просвечивающая синевой на висках и запястьях.

«Создать храм, – говорит мне Оливия, качая головой, – наполнить его сакральными вещами, достать из мусора все до последнего обмылка и вернуть на место. Жить в этом храме, хранить память о его божестве, спать в его кровати, бредить им. Но стоит твоему божеству прийти в твой храм и обратиться к тебе – и ты выставила его за дверь. Интересно».

– Он не мое божество.

«Тогда что ты здесь забыла? В этом доме, в этой постели. И зачем тебе эти диски, разбросанные вокруг кровати?»

– Он не мое божество, он всего лишь наркотик, от которого я завишу. Этот дом не храм – он всего лишь притон, пропитанный опиумными парами. А ты – порождение моей фантазии, Оливия.

«Может быть. Но это не значит, что порождения фантазии не могут обладать здравым смыслом. Что если я – последние осколки разума, которые у тебя остались?»

Безумный виолончелист снова поднимает смычок, как оружие. Но Оливия берет его за руку и уводит – в серую дымку, затягивающую все вокруг.

«Незачем, – говорит она виолончелисту. – Она сойдет с ума и без твоей музыки. Тишина тоже может быть невыносимой».

Распахиваю глаза, в комнате полумрак. За окном совсем стемнело. Небо припорошено звездной пылью. Я спала долго, хотя кажется, будто всего пару минут. Сажусь на кровати, и все произошедшее обрушивается на меня, как штормовой вал.

Боунс был здесь.

Он пришел ко мне, чтобы все объяснить.

Терри рассказал ему, где я. И чуть не наорал на меня из-за него… Подумать только.

А я выставила их обоих за дверь.

И не могу сказать, что в другой раз поступила бы иначе. Слишком многих мне пришлось хоронить на этой войне. Слишком много гробов пришлось заколачивать.

Тук-тук… Тук-тук…

Вздрагиваю. Кто-то стучит в мою дверь. И вряд ли мне послышалось.

Надеваю свой видавший виды уанзи[52] со скандинавскими узорами и иду вниз. В голове только одна мысль: пусть у того, кто стоит за дверью, хватит ума понять, в каком я состоянии, и хватит такта, чтобы просто уйти.

Или пусть незваный гость убьет меня быстро.

Открываю.

На пороге кутается в пеструю шаль миссис Эпплгрин. Вся какая-то нервная и взъерошенная. Голова похожа на оживший ком сахарной ваты – белые волосинки трепещут на ветру, – руки сцеплены на груди.