Граф Мирабо - Теодор Мундт

– Король, – отвечал де ла Марк, – уехал уже тогда на охоту в окрестности Медона. Немедленно во все стороны были разосланы гонцы для извещения его. Король – действительно достойный удивления характер. Среди самого затруднительного и тревожного времени он не оставляет привычек своей интимной жизни, и ничто не нарушает правильного течения его дня. При этом он спокоен, полон достоинства и тверд. Однако не слышится ли вам странный шум, который, точно обрушившаяся лавина, с грохотом все ближе и ближе надвигается сюда?

– Мне кажется, прогремело на самом деле, – возразил Мирабо, пристально вглядываясь в горизонт с нависшими на нем тучами. – Редко бывает такой жаркий октябрьский день, и небо, несомненно, предвещает грозу.

Они прошли еще несколько вперед по большой дороге.

– Сильнейшим электричеством насыщенный грозовой столб сейчас покажется! – сказал де ла Марк со своей тонкой улыбкой. – Парижские рыбные торговки портят воздух; из их испарений готовится дождь и гроза. Неужели вы уже по запаху не чуете, что рыбные торговки идут сюда, чтобы требовать утверждения прав человека? И действительно, этой медлительности короля хотят приписать вину возникновения нового мятежа. Это еще хороший признак черни, что она так держится за свои права человека. Говорят, что философы Пале-Рояля составили формальный список имен тех лиц, которые в собрании подавали голоса против прав человека. Это настоящий опальный список, граф Мирабо!

– Мы с вами не значимся в нем, – возразил Мирабо, – так как мы воздержались от голосования.

– Это был действительно хороший совет с вашей стороны, милый друг, и новое доказательство вашего гения государственного мужа! – отвечал де ла Марк.

– Этим я хотел показать народу, что желаю угодить ему, – возразил Мирабо с улыбкой. – На парижских улицах они почти обнимали мои колени, умоляя, чтобы я не подавал голоса против прав человека. Я никогда не грешил нелюбезностью и думаю, что за это народ, в свою очередь, сделает мне угодное.

В эту минуту крик и рев стали приближаться; можно было уже различить покрытые пылью странные одежды первых фигур беспорядочного шествия, растянувшегося по большой дороге на необозримое пространство и состоявшего из каких-то необыкновенных, никогда дотоле невиданных существ. С быстротою вихря катилась эта пестрая процессия, бешено снося перед собою все, что только попадалось ей на пути.

Во главе шли двое мужчин исполинского роста, размахивая железом окованными палками. Мирабо узнал в них так называемых Fort de la halle[26], мужчин этого удивительного царства парижских пуассардок[27]. За ним следовали несколько барабанщиков, непрерывно и оглушительно бивших в барабаны. Затем, в известном порядке, двигалась колонна женщин в своих особенных костюмах dames de la halle[28], с бледными исступленными лицами. Число этих дам, из уст которых раздавались всевозможные восклицания и проклятия, превышало тысячу. Между ними и тотчас вслед за ними шли странные, никогда до сих пор не встречавшиеся люди свирепого вида в высоких остроконечных шапках, с длинными, развевающимися волосами и бородами, с пиками и железными палками в руках или иным странным неизвестным оружием. Люди эти легко катили с собой пять пушек, как бы желая показать при этом свою невероятную физическую силу. Они невольно наводили всеобщий ужас, и все спрашивали себя, из какой страны могли они вдруг появиться.

Шествие замыкалось несколькими французскими и национальными гвардейцами, присоединившимися к нему по доброй воле.

Самым бешеным и зловещим был крик женщин о хлебе, который время от времени жалобным однозвучным стоном проносился из конца в конец всего шествия.

– Песни голода ужасны! – сказал Мирабо, содрогаясь и беря графа де ла Марк под руку, чтобы вернуться в город до прибытия пуассардок.

– Несомненно, нужда царствует в Париже, – сказал де ла Марк с оттенком сострадания, – а все-таки я считаю, что этот недостаток в продовольствии вызван отчасти искусственным образом с целью возбудить революционную ярость народа. Урожай во Франции был хорош, и в последнее время хлеб не поднимался выше трех су за фунт, то есть рыночной цены в Париже за много лет. Вдруг является недостаток в хлебе, и министерство день и ночь выслеживает причины его. Шепотом называют злого врага, скупающего повсюду через своих агентов хлебные запасы. О, я готов проливать слезы над участью короля, потому что, когда в дело замешиваются такие адские интриги, то благороднейший человек, когда-либо украшавший трон, должен погибнуть!

– Да, он адский интриган, этот милейший, добивающийся престола герцог Орлеанский! – воскликнул Мирабо с гневом.

– Бога ради, не произносите этого имени так громко! – сказал де ла Марк, оглядываясь во все стороны. – Однако нам время направиться к нашим местам. Открытие заседания было назначено на три часа, и президент приказал нам быть точными и собраться в полном числе. Что бы сегодня ни случилось, национальное собрание должно быть на месте, чтобы показать всем пример порядка и законности.

– Так сообщим об этом дамам и их придворному штату, – смеясь сказал Мирабо. – Как я слышал, они намерены прежде всего посетить национальное собрание. И вот, смотрите же, они следуют за нами. Поспешим же!

Когда Мирабо и де ла Марк вернулись в залу заседаний, Мунье только что, с присущим ему достоинством, занял президентское кресло. Прения начались по очередному вопросу, не имевшему никакого отношения к событию дня. Читался доклад одной комиссии, но депутаты слушали рассеянно и постоянно поглядывали на двери в ожидании появления необыкновенных гостей.

И вот дверь залы отворилась. Вошел швейцар и, крайне смущенный, подошел к президенту и шепотом доложил ему о чем-то. Мунье встал, серьезный и сдержанный, как всегда, и сообщил собранию, что явились дамы парижского рынка и желают посетить национальное собрание. Вставанием было постановлено значительным большинством разрешить им вход в залу. Вслед за сим с шумом вошло множество женщин, которые, недолго думая, расселись повсюду, где только были свободные места на скамьях, между депутатами. Во главе дам и здесь появились двое мужчин, предводительствовавших шествием на улице. Один из них, спокойно и смело встав перед самым креслом президента, начал речь. Он сказал, что они пришли в Версаль для получения хлеба и денег, а также чтобы потребовать наказания лейб-гвардии за поругание ее национальной кокарды.

При этом женщины поднялись с депутатских скамей и все разом, в один голос, пронзительно стали кричать, чтобы им и городу Парижу дали хлеба.

Президент заметил на это, что национальное собрание сделало уже очень много для облегчения подвоза жизненных припасов в Париж и что оно продолжает обдумывать дальнейшие к тому средства и меры; гражданки же, как Мунье их галантно назвал, сделают хорошо, если опять спокойно возвратятся в Париж.