Там, где тебя ждут - Мэгги О'Фаррелл

Внезапно взгляд Лукаса зацепился за какую-то рамку на стене. Над письменным столом висела фотография Мариты. Он склонил голову, чтобы получше рассмотреть ее, ему показалось, что он не видел такого снимка прежде. Марита стояла перед камерой в джинсовой курточке и так широко улыбалась, что были явно заметны стягивающие зубки скобы. Лукас задумчиво нахмурился. Насколько он знал, Марита никогда не носила брекеты: Клодетт ненавидит их, называет ортодонтической жестокостью по отношению к детям. Но внезапно его осенило. Это же не Марита. Естественно, не Марита. Это Феба. Как же он мог быть таким дураком? Лукас внимательно присмотрелся к Фебе, к этой погибшей дочери, заглянул прямо ей в глаза, прищуренные, словно она смотрела на солнце, и ему внезапно захотелось постичь ту далекую заокеанскую жизнь, явленную за целлулоидной пленкой, приобщиться к жизни той беззаботной веселой девочки, обхватить ее загорелое запястье и держать, не отпуская.

Взгляд нехотя скользнул дальше по стене над письменным столом Дэниела. Очередной снимок Фебы, уже постарше, ее рука обнимает Дэниела, и рядом с ними стоит Найл. Далее пара фотографий Кэлвина и Мариты, одна с Ари в саду Донегола. Несколько снимков Клодетт, болезненно поморщившись, заметил Лукас, одна недавняя, на другой она беременна, возможно, Маритой, а на третьей – видимо, старый известный снимок – она стоит на побережье возле бивачного костра, в неглиже и какой-то причудливой шляпе с ниспадающими на грудь локонами. Лукас отвел взгляд от сестры и заметил прикнопленную к стене карту. Похоже, это шотландские границы, какие-то места помечены красными чернильными крестиками, точно детская схема для поиска сокровищ. Потускневшая старая фотография женщины с заостренными чертами лица, в черном плаще, словно нарядившейся на Хэллоуин, она стоит под какой-то зубчатой аркой, глядя в камеру напряженным, оценивающим взглядом.

– Ну что, все успел рассмотреть?

Лукас резко развернулся. Дэниел стоял в дверном проеме с двумя кружками в руках.

– Ничего не упустил? – тихим угрожающим голосом поинтересовался Дэниел, и Лукас осознал, что перед ним уже другой Дэниел, всеми любимого и давно знакомого Дэниела, ненадолго появившегося здесь, сменило это чужое, пугающее и неистовое альтер-эго. – Ты уверен, что досконально все запомнил? – Он стремительно прошел по комнате, и Лукас невольно отступил назад. – Ты видел это? – поставив кружки на край письменного стола, спросил он, сорвав со стены карту шотландских границ и бросив ее в сторону Лукаса. – И это? – он показал на фото женщины в плаще. – Успел порыться здесь? И здесь? – Печатные листы, письма, фотографии вываливались из ящиков и папок и сбрасывались на пол перед Лукасом, причем все эти действия Дэниел сопровождал язвительными замечаниями: – Не забудь доложить ей и об этом, да, меня уволили. Мой отпуск по семейным обстоятельствам волшебным образом трансформировался в уведомление об окончании срока службы. Не упусти и того, что я получил запретительный судебный приказ, по милости моего друга Тодда. Обязательно сообщи, что я по-прежнему зациклен – ее слово – на моей бывшей подруге, той, которая довела себя до смерти. Или, может, я довел ее? Я никак не могу разрешить этот вопрос. Одно из двух, в любом случае. Может, ты предпочел бы снять копии со всех этих улик. Я сделаю тебе копии. Так что ты сможешь вернуться к сестре, снабдив ее всеми необходимыми козырями, а уж она предъявит обоснованное требование, докажет мою болезненную вспыльчивость и недееспособность, добившись запрета на свидания с детьми, ибо их необходимо уберечь от моего дурного влияния, однако ты еще скажи ей, – Дэниел уже кричал как безумный, – непременно скажи, что я еще не побежден! Я не приму безропотно удары судьбы! И не позволю никому опять лишить меня этого! Я буду видеться с детьми, буду! Она может посылать кого угодно с какими угодно треклятыми приказами, но никто – НИКТО – не отнимет детей у меня!

– Дэниел, послушай, – сказал Лукас. Он уже стоял в коридоре, решив, что пора принять кое-какие меры предосторожности. Еще три или четыре шага, и он окажется возле входной двери, которая откроет ему спасительный выход на лестницу и в нижний холл. – Клодетт вовсе не намерена запрещать тебе видеть детей. Пойми ты это. Она как раз хочет, чтобы ты виделся с ними. Она сделает все возможное, чтобы обеспечить ваши встречи.

– Теперь она еще заполучила и Найла, наговорила ему обо мне черт знает что, – возмущенно продолжил Дэниел, похоже, ничего не слыша, – перетянула на свою сторону. Не представляю, как ей это удается, как она умудряется…

– Ты же сам послал к ней Найла. Помнишь? Ты даже нарисовал ему карту, чтобы он смог найти дом. И знаешь что? Ты поступил совершенно правильно. Найлу это пошло на пользу, ему стало лучше…

– Лучше?

Стоя посреди разгромленной комнаты, Дэниел взглянул на него, с трудом переводя дух.

– Я заезжал к ним пару недель назад, – кивнув, добавил Лукас. – Найл в хорошей форме.

– Правда?

– Точно. Клодетт предложила ему заняться оранжереей, ухаживать за подрастающими кабачками. Он приобщает детей к геологии. Они ходят на прогулки, вооруженные особыми молоточками. Кэлвин уже собрал коллекцию камней. А Найл помогает ему с классификацией и названиями, – Лукас помедлил. – Она хочет быть справедливой с тобой. Хочет, чтобы все было по-дружески. Она говорит, что обеспечит тебя всем, что тебе…

– Мне не нужны ее чертовы деньги, – отрезал Дэниел, – она прекрасно знает это.

– Ладно, тем не менее она хочет, чтобы ты виделся с детьми. Ей просто не хочется, чтобы они видели тебя в таком состоянии.

Дэниел сердито глянул на него, сжав кулаки.

– В состоянии ли ты понять это? Больше всего на свете ей хочется, чтобы ты продолжал быть им отцом, Дэниел, подумай сам. Хочется ли тебе, чтобы Марита увидела тебя сейчас? Хочется ли, чтобы она приехала в эту квартиру с ночевкой? Можешь ты представить сейчас здесь ее и Кэлвина?

Дэниел опустил глаза.

– Тебе необходимо выйти на верный путь, – добавил Лукас, – необходимо взять себя в руки. Подумай, сможешь ли ты сделать это? Дэниел? Сможешь?

Розалинда, Боливия, 2015

Когда нагруженный мешками с продуктами и флягами воды безмолвный водитель, тяжело ступая, вышел из хижины и открыл дверцы большого внедорожника, группа ожидающих людей, казалось, заколебалась и попятилась, одни пристально глазели на небеса или на наручные часы, другие принялись суетиться возле своих рюкзаков.

Никому, поняла Розалинда, не хочется садиться в первых рядах. Никому не хочется забираться на задние сиденья.

Подавив учительский вздох (разве так на самом деле подобает вести себя детям во время школьных путешествий?), она вышла вперед, оставила багаж на грунтовой дороге рядом с машиной и забралась в салон.

Интерьер этого многоместного автомобиля, фургона, называть его можно по-разному, в целом напомнил ей салон «Лендровера» ее дяди, на котором тот проездил по Суффолку целую жизнь, – душный, пропитанный запахами мускуса и легкой плесени. Плодородный, мшистый оранжерейный дух. Розалинда устроилась в самом конце салона возле окна: она не готова была отказаться от такого преимущества.