Жизнь Бальзака - Грэм Робб

Бальзак и Гаварни были знакомы с Петелем еще в начале 30-х гг. XIX в., когда он писал театральные рецензии для газеты «Вор» (Le Voleur). Услышав вердикт, они бросились на защиту бывшего коллеги. Бальзак был взволнован и настроен оптимистично. Они прибыли в Бурж в ночь на 9 сентября 1839 г., побеседовали с Петелем в камере, затем наняли карету и поехали на место преступления. После возвращения в Белле Гаварни засомневался в успехе. Ему казалось, что Бальзак из лучших побуждений уменьшает шансы Петеля на оправдание; он действовал наобум, кидался куда попало, беседовал со всеми, кого мог найти; даже остановил на площади префекта и почему-то заговорил с ним об опасностях, каким подвергаются юные девицы в школах-интернатах910.

12 сентября Бальзак вернулся в Париж и потратил еще три дня на сочинение знаменитого «Письма по делу Петеля». В конце месяца его напечатали три общенациональные газеты. Теккерей нашел письмо длинным, скучным и напыщенным (и написал собственный длинный и нудный отчет о процессе)911, однако письмо можно рассматривать как одно из самых захватывающих произведений Бальзака. Он понимал, что от него во многом зависит человеческая жизнь.

Его любимым занятием было говорить правду; на первый взгляд кажется, что, защищая Петеля, он переусердствовал. Вот, например, как он описал характер обвиняемого: «…смышленый, вспыльчивый, человек высокой нравственности и большой физической силы; страстный, не может сдерживать свои порывы… он горд, можно даже сказать, тщеславен, а иногда, как большинство тщеславных людей, он переступает границы правды (но только на словах); однако в целом он человек хороший». Решающим фактом для Бальзака стало то, что у Петеля не лицемерное лицо – здесь сказалось его убеждение в ценности оккультизма при расследовании преступлений912.

Может показаться, что Бальзак несколько передергивает с честностью, однако на самом деле его защита была построена весьма хитроумно. Защита Петеля стала кульминацией его юридической подготовки, которая до того проявлялась в его жизни лишь спорадически. Бальзак воспользовался предоставленной ему возможностью. Круг рассмотренных им вопросов оказался значительно шире непосредственного дела. Он собирался доказать, что приговор вынесен на основании единственной улики, которая свидетельствовала против обвиняемого. Якобы уродливость мадам Петель «доказывала», что Петель женился на ней из-за денег; Петель в прошлом был журналистом и, следовательно, должен был «изучать преступность в парижских театрах». Опорочивая Петеля, суд ниспровергал те законы, какие ему полагалось защищать.

Бальзак подробно описал место преступления. Если бы убийцей был Петель, он наверняка выбрал бы место получше: например, пустынный участок, который они с Гаварни обнаружили у озера в горах, вдали от таможенных постов. Наконец, для того, чтобы спасти Петеля от гильотины, был призван мир, хорошо известный читателям «Сцен частной жизни». Выяснилось, что Бальзак не зря столько беседовал с гражданами Белле. Кроме того, защита Петеля доказывает: какими бы преувеличенными ни казались некоторые провинциальные сцены Бальзака, он видел нечто подобное в действительности. Петель был местным лордом Байроном, парижанином в провинции, которого ненавидели узурпаторы, потому что он оказывал беднякам бесплатную юридическую помощь. Соседи терпеть его не могли, потому что его камердинер подавал обед в белых перчатках, – а еще потому, что среди экспонатов его небольшой коллекции антиквариата имелся средневековый пояс целомудрия. «Этот пояс посеял смуту в общественном мнении».

К сожалению, Бальзак вынужден был скрыть важнейшую улику – подробность, которую сообщил ему сам Петель: у его жены была интрижка со слугой. В таком случае все вставало на места: типичное преступление по страсти. Должно быть, Петель ненадолго вышел из кареты, а вернувшись, застал в ней жену с любовником. Он выстрелил в жену, а слугу прикончил ударом молотка. Мадам Петель была на шестом месяце беременности. Она еще сумела выбраться из кареты, побежала по полю, упала в лужу лицом вниз и захлебнулась. Бальзак защищал человека, зная, что он убийца, хотя он и намекал в своем «Письме», что Петель стал «невольником чести». Во всяком случае, убийство не было предумышленным и смерти Петель не заслуживал.

Мотивы Петеля сомнений не вызывали; но что же с мотивами самого Бальзака? Внимание, которое уделили его «Письму» во всей Европе, дало повод шайке завистливых бездельников обвинить Бальзака в саморекламе. Любой, кто прочтет «Письмо» сейчас, скорее всего, придет не к такому однозначному выводу. Помимо всего прочего, Бальзак защищал свою профессию и честь писателя. Он произнес пламенную речь в защиту человека против государства, обличал суд, который выносит приговор под влиянием газет (от поношений газетчиков Бальзаку приходилось страдать ежедневно). И вот еще одна биографическая подробность: он умолял не судить человека за «ошибки его молодости», или его долги, или страсть к коллекционированию антиквариата. Бальзак настаивал на проведении надлежащей криминалистической экспертизы. Он был вне себя, узнав о бездумном уничтожении улик – отпечатков пальцев, волос и волокон материи. Больше всего его возмущала косность судей. Для Бальзака дело Петеля стало возможностью защитить принцип, проверить, сумеет ли он исправить зло, которое он осуждал в своих произведениях. Он сыграл важную роль в подлинной драме, которая также могла закончиться своего рода искуплением. Возможно, в подсознании он защищал и честь своей семьи: двадцать лет назад его близкие спрятали голову в песок, а дядя Луи Бальса потерял свою за преступление, которого он не совершал.

У правосудия все шло своим чередом. Король уже собирался заменить смертную казнь каторгой, но получил письмо, в котором ему сообщали, что помилование плохо скажется на нравах во всей провинции. Должно быть, довод показался ему вполне веским, потому что 28 октября 1839 г. Петель отправился на гильотину.

Бальзак был в ярости. Он как раз сочинял славную сказку о Золушке под названием «Пьеретта»; сказка должна была стать подарком для маленькой Анны Ганской. После смерти Петеля горечь пропитала и сюжет «Пьеретты», и Бальзак написал одно из самых жестоких своих произведений913. Трагический конец маленькой сиротки, порабощенной, мучимой и изувеченной приемными родителями, заканчивается уничтожающей моралью: «Законы были бы подарком для негодяев, если бы не было Бога». Прямое, полемическое заключение не слишком сочетается с мученичеством, предоставленным другим святым жертвам «Человеческой комедии». Правда, «достойное восхищения качество, которое мы зовем добродетелью», имело чудесный эстетический посыл, но сам Бог приходит слишком поздно и кажется немногим больше общественного целесообразия или удобной гипотезы.

То, что позже Бальзак в творчестве вернулся к горной дороге, где произошло двойное убийство, больше говорит об исцеляющей силе памяти и гибкости его воображения. В неоконченной рукописи, датированной последними месяцами его творческой жизни, он воссоздает идиллический пейзаж на дороге, ведущей из Белле, – красивые деревушки, альпийские луга, озера с тающим снегом. Он видит в красоте надежду на восстановление невинности и смутно вспоминает все, что произошло здесь десять лет назад. «Мы поговорим обо всем, милый племянник, когда доберемся до холма Дард. Ш!.. Вот почтальон Мартин! – сказал он, приложив палец к губам. – Ты не знаешь, каково жить в наших краях; языки и уши здесь не знают покоя»914.