Королева в ракушке. Книга вторая. Восход и закат. Часть вторая - Ципора Кохави-Рейни

«Если говоришь о том, что мы построили высокую цивилизацию, ты попадаешь в список народов, которые обогатились за счет завоевания слабых народов».

После полудня, Агнон заходит в гости к профессору.

«Шолем, чего ты впустил этого гоя и антисемита, в свой дом?!»

«Ты хочешь видеть только евреев? Это невозможно. Надо знать и представителей других народов».

Прервав их беседу, в дом входят профессор Симон и его жена Кити Штайнер, которая работает в министерстве иностранных дел Израиля. Они очень расстроены, что пропустили такую редкую возможность пообедать с известным экзистенциалистом Жаном Полем Сартром и засыпают Шалома массой вопросов. Кто что сказал и, главное, что сказал французский философ о государстве Израиль и его политике.

«Иностранцы никогда нас не поймут», – Гершом Шалом не держит зла на тех, кто слепо преклоняется перед Сартром:

«Он говорит, как израильские левые. Они, объясняет суть иудаизма и ценность этой страны для евреев. Весь этот яд начался с Мартина Бубера и Йехуды Леона Магнеса! Оба начали продвигать идею о государстве двух народов! Из-за грехов моих я присоединился в двадцатые годы к их «Союзу Мира». Члены этой организации отличались своей гуманностью, но ошиблись в своей политике».

«Тогда была другая реальность, – говорит Кити Штайнер, – евреи не думали о войне против них». Она и ее муж входили в ближайший круг друзей Мартина Бубера. И спустя три года после ухода философа из жизни, они, подобно многим представителям иерусалимской элиты, остаются почитателями Бубера.

Гершон Шалом не реагирует на ее замечание. Только добавляет, что очень быстро оставил «Союз Мира» И еще подчеркивает: «Большой ущерб приносят нам левые. Мир прислушивается к ним, и наносит нам удары своими идеями и декларациями!»

Их беседа переключается на арабский вопрос. Агнон погружен в кресло, молчит. Шалом не обращает внимания на его молчание. Он вперил взгляд в супругов Штайнер и напоминает, что Бубер был очарован идеями коммунизма, и еще до провозглашения государства наладил связь с арабами. Тогда возникали дружеские связи между семьями из Багдада и других арабских столиц с евреями, которые мечтали о совместной жизни с арабами. Разговор заходит об историческом и моральном праве еврейского народа на свое отечество. Говорят, что во все времена евреи жили на Святой земле.

«Когда ворота в страну Израиля не были закрыты местными вождями, сюда приезжали евреи со всех краев земли, несмотря на страдания, угрозы и преследования, ожидающие их в Палестине».

«В конце девятнадцатого века пустыня в самых заброшенных местах страны Израиля была оживлена еврейскими жителями старого анклава, и это привело к тому, что арабы потянулись на эти земли, вслед за евреями-первопроходцами. Арабы жили среди евреев сотни лет».

И тут взорвался Агнон: «Арабы – не мой народ и это меня не касается! Мы будем жить рядом, но не вместе!» Его слова, как острый нож, рассекают тишину гостиной.

С волнением встречают Наоми в кибуце. «Ты видела Сартра?!» «Ты пожимала руку Сартру?!» Каждый, проходя мимо нее, останавливается, чтобы спросить о «гении». И все удивляются, почему не пригласили Израиля. Она отвечает: «Израиль не хотел встречаться с Сартром». Они говорят: «Это похоже на такого сноба, как он». Что же касается самого Израиля, лицо его пылало, когда она вкратце подвела о встрече с Сартром: «он маленький, уродливый и ужасно поверхностный».

Израиль пытается работать, как все, но работа с термостатами, забирает остаток сил. Очень редко он высказывает свое мнение в дискуссии. Он не может принять влияние экзистенциализма, основанного на примитивных инстинктах, и об этом говорит на диспуте по вопросам молодежного движения в США и его влияния на образование. На собрании членов кибуца он не промолчит, когда будут обсуждать проблему битников, приезжающих поработать в кибуцах. Гольдштейн-Голан, как и многие руководители системы образования, беспокоится о том, как свободный образ жизни битников повлияет на молодежь страны. Битники проповедуют свободную любовь, пользуются наркотиками, странствуют с места на место, нарочито небрежно одеты, не стригутся, слушают джазовую музыку, рок, поп. Израиль считает это бунтом молодых, подобно буре, захватившим западный мир.

«Молодое поколение пытается поднять свой флаг».

«Даже подумать нельзя, что такой социалист, как наш товарищ Израиль поддерживает битников», – говорят члены комитета по образованию кибуца.

«Первым делом, они борются против буржуазных тенденций. Они клеймят мещанство, обогащение, консерватизм, прагматизм буржуазного слоя общества, агрессивность, требуют от своего правительства вывести американских солдат из Вьетнама. Они хотят изменить характер американского общества с его ненасытным стремлением к материальному обогащению, они приносят в мир свежий ветер обновления».

Пропасть отделяет подход к образованию Милека из кибуца Мишмар Аэмек от подхода Исраэля Розенцвайга. На собрании членов кибуца Бейт Альфа Милек выступил с вдохновенной речью о «новом образовании». Он – ярый противник школы американца Джон Дьюи и внешней дисциплины. В отличие от Дьюи, который тяготел к синтезу старой воспитательной системы с новой системой, Милек считает их слияние невозможным. Но вслед за Дьюи, он верит в естественное любопытство ребенка, в его свободную активность по освоению материала. Милек считает, что если ребенок предпочитает сидеть на ветке дерева во дворе вместо занятий в классе, следует оставить его в покое.

Израиль резко выступил против этой теории. «Мы учились в определенных рамках, – сказал уверено, – всю жизнь мы срываем плоды образования, которое получили, и получаем от них удовлетворение. Чего вдруг вы хотите отобрать у наших детей традиционное образование? Без рамок дисциплины, дети вырастут дикарями. Они предпочтут дисциплину слишком большой свободе. Неужели все хорошее вырвется из ребенка, если мы предоставим ему полную свободу – творческое начало, открытость, хорошие отношения с окружением – и воспитатель не вмешается, чтобы разглядеть необычность и своеобразие каждого ребенка, его наклонности, его характер? Утопия!»

Новое воспитание дает его дочери свободу выразить все свои капризы. Она сидит на ветках деревьев во время уроков, и учителя не требуют от нее войти в класс. Что произойдет, если такое попустительство распространится по всей стране?

Израиль чувствует себя птицей, которой общипали перья, готовой идти под нож. Он заперт в четырех стенах. Молодежь приходит к нему послушать его мнение, но не поддерживают его, как в прошлом.

Не оправдалась его надежда на новое поколение. Молодежь склоняется к левым взглядам. Сплетни, гуляющие по кибуцу, причиняют ему страдания. Переход его, человека старого и больного, в квартал молодых вызывает недовольство. «Каждый раз, когда я вхожу в эту квартиру, то ощущаю укол в сердце». Подвергаемый критике со всех сторон, он опускает жалюзи и лежит в