Мать Сумерек - Анастасия Машевская

— Шиимсаг и Шинбана.

* * *

Бансабиру укутали в теплые одеяла и оставили отдыхать. Маатхас отказывался покидать жену и, как ни ратовали лекарь и родня, настоял на своем. Ему принесли матрац и расстелили на полу.

— Пока она не встанет, я не уйду, — твердо решил Сагромах, и слову был верен.

* * *

Прошедший год был для него похож на сказочное волшебство каких-то далеких легенд, которые Сагромах слушал в детстве.

На то, чтобы научиться жить с величием друг друга им с Бану понадобилось три недели. Уже спустя двадцать дней путь компромиссов был благополучно освоен. Удивительно, как легко Бану шла навстречу всякий раз, когда согласно договору, Маатхас отходил в сторону в решении любого вопроса. А он и впрямь нарочно, нарочито уходил в тень, самоустраняясь почти от любой несемейной беседы, что побуждало молодую таншу всеми силами искать его совета.

Советчик из Сагромаха был избирательный. Ему, на вкус Бану, не хватало жестокосердия, но за редким исключением, Бансабира признавала, что советоваться с ним стократ приятней, чем с Гистаспом и в большинстве случаев не менее продуктивно.

Бану любила Сагромаха. Уже через полгода она могла честно признаваться в этом — ему и всему свету. Маатхас, окрыленный до глубины души, заботился о Бану с неугасимым рвением. Он был внимателен к каждому жесту и пожеланию, понимая, что, воспитанная военными шатрами, Бану и так неприхотлива. За его отзывчивость, за его удивительное качество отыскать для Бану время всякий раз, как ей действительно требовалось, Бансабира проникалась к Маатхасу во всю силу.

Со свадьбы они не расставались ни дня. Как и было оговорено, они провели сначала три месяца в доме Сагромаха, потом месяц в крепости Валарт, контролируя отстройку обители, затем еще четыре месяца прожили у Бану, а потом вернулись в Лазурный танаар, где и было решено дождаться родов.

Все это время Сагромах был счастлив. Так, как едва ли прежде представлял себе возможным. Когда Бансабира сообщила о беременности, он три дня носил её на руках, не взирая на все протесты. А теперь, когда у них родилось двое прекрасных детей, вовсе обезумел.

В чертоге дома Маатхас новую таншу — твердую в принципах, непреклонную в решениях, безразличную в чужих симпатиях — приняли разношерстно, но худо-бедно спокойно. Альтернатив все равно никто не предлагал. Только сестры и тетки Сагромаха судачили, что, дескать, стоило ли так убиваться ради этой Матери лагерей — ничего ведь особенного. Кожа да рожа — вполне обычная. Маатхас не слушал: для него Бану была лучше всех, и потому мнение этих всех его не волновало.

За Бансабиру всерьез вступались Хабур и фактически вся лазурная армия — Бойню Двенадцати Красок, в течение которой эти двое раз за разом вытаскивали друг друга из передряг, помнили все. Командир «воителей неба», личной гвардии Сагромаха, Аргат и один из опытнейших генералов севера конник Мантр в откровенную подтрунивали над танами. Особенно над Маатхасом, раз за разом припоминая на все лады танский поединок на берегу Бенры, когда к ногам Сагромаха пал девичий пояс Бансабиры. Кроме этих двух в поддержку тану Яввуз-Маатхас встали и другие военные управленцы разного ранга — те, кто хорошо помнил Бану по походу и кто был рука в руку знаком с её ребятами. Так что в целом, объединение домов шло полным ходом.

А особенно и простых солдат, и ремесленников, и вообще северян располагало столь редкое в высоких домах, но самое искреннее, благородное и простое чувство. Бану и Маатхас не выпячивали и не скрывали свою любовь, однако их обыденные заботы открывали людям и в танах — людей.

* * *

Бансабира почесала голову — характерным и теперь уже привычным жестом. За срок беременности волосы сильно отросли. Чтобы во время почесываний они не сильно путались, Бану глубоко зарывалась пальцами в макушку, делая несколько массажных движений и не меняя положения руки.

Сегодня она впервые после родов села за стол в трапезной, который в обоих танаарах давно уже был наречен столом командования. Малышам Шиимсагу и Шинбане не было трех дней, и слабость наваливалась на Бану непомерной тяжестью. Но Раду настаивал, что его вести важные, и выслушать стоило.

Вести и впрямь оказались стоящие.

— Столько хороших новостей за неделю! — устало улыбнулась Бану, закрывая лицо руками. Если бы не кормилицы, она откровенно бы вздернулась, но так танше удавалось более или менее спать. Самочувствие осложняло только непривычно медленное восстановление.

— Так ты все-таки исхитрился? — как могла требовательно уставилась танша на Раду. Маатхас сидел рядом с ней, готовый в любую секунду поддержать или оказать помощь.

Раду замешкался: соврать — не дайте Боги всплывет. И так подмочил себе имя, чтобы опять вляпываться и опять прилюдно. С другой стороны, выдать Вала тоже грозило черной неблагодарностью парню: а ну как и ему перепадет?

— Ну, — похоже, танша верно уловила тон ситуации, не дождавшись ответа, — как бы ты ни решил этот вопрос, я рад, что он улажен.

Это Раду приободрило.

— Рассказывай, — велел тан, и Раду рассказал.

Лицо Бану сияло, пока Раду вещал. Он еще не успел закончить, как танша тут же влезла:

— И когда Льстивый Язык собирается провозгласить моего сына преемником?

Вот тут-то Раду и застрял. Надо было как-то сообщить, что Яфур пока не намерен, ибо надеется на благодеяние небес и успешное разрешение невестки.

— Эм… ну….

Раду тыкался так и эдак, пока раздраженный его поведением Сагромах не рявкнул низко и коротко, чтобы тот заканчивал. Раду перевел дух, опустил глаза, взял себя в руки и как на духу выпалил все в одной фразе. Так-то и так-то, беременна малая Каамалша, все.

На лице Бансабиры застыло недоумение. В каком смысле беременна? Разве Юдейр не должен был еще не пойми когда уладить вопрос и обустроить каамаловы кухни так, чтобы Этер стал бесплодным? Поскольку никто из присутствовавших, кроме Сагромаха и Гистаспа, покинувшего Иттаю, чтобы неотступно следовать за госпожой, о жизни Юдейра осведомлен не был, поднимать разговор было бессмысленно и даже вредно.

Бансабира поглядела на Раду еще разок, потом ощупала взором собравшихся, перекинулась взором на стены того же железно-каменного оттенка, что и в её собственном чертоге. В чуть утомленном жесте повела рукой:

— Кто, что думает?

Домыслов было немного. Хабур высказался первым:

— Дела на полпути не бросают. К тому же все здесь понимают, что к чему. Так что, лучше всего назвать одного человека и доверить ему доделать начатое, — усач открыто посмотрел на Раду, и тот запаниковал. Снова приближаться к чертогу Каамалов, желания не было. Ладно бы порубить, а так…

— Ну… ммм, — размышлял Раду. — А вдруг она родит девочку?

Бансабира перевела на подчиненного взгляд до того полный изумления, что Раду свое имя позабыл.

— Вдруг она родит девочку? — осторожно переспросила танша.