Выбор оружия. Последнее слово техники - Иэн Бэнкс

Он пошел по палаточному городку мимо сонных, едва успевших продрать глаза людей. Из цитадели продолжали вести нестройный огонь, а по плацу катилась черная туча пыли из огромной пробоины. Еще один выстрел из пушки, стоящей неподалеку от городской стены, еще одна детонация – и обрушился огромный кусок цитадели. Казалось, камни чуть ли не с облегчением крутятся и падают в облаке пыли, возвращаясь в землю.

Огонь из укреплений цитадели сделался более редким, пыль рассеялась, небеса понемногу светлели. Испуганные люди жались друг к другу перед своими палатками. С пробитой крепостной стены и с плаца – прямо из палаточного городка – послышались новые залпы.

Он шел все дальше и дальше. Никто его не останавливал, да, пожалуй, почти никто и не замечал. Он видел, как справа от него с крепостной стены упал солдат, распростершись в пыли. Он видел людей, бегущих в разные стороны. Он видел, как вдали едет танк, облепленный солдатами Империи.

Он прошел через скопление тесно стоявших палаток, уворачиваясь от бегущих людей, перешагнул через несколько тлеющих костров. Дым шел из громадных пробоин в стенах крепости и цитадели; светало, и, по мере того как небо становилось розовым и голубым, все вокруг переставало быть серым и приобретало окраску.

Иногда, попав в толпу бегущих мимо людей, которые прижимали к груди младенцев, тащили за руки детей, он воображал, что видит знакомые лица. Несколько раз он готов был остановиться и заговорить с ними, выставить руку, чтобы остановить этот поток мертвенно-бледных лиц, закричать им вслед…

Внезапно сверху донесся вой пикирующего самолета, который пронесся над крепостной стеной и сбросил на палатки длинные емкости: те взорвались огнем и черным-черным дымом. Он качал головой, видя объятых пламенем людей, слыша крики, вдыхая запах горящего мяса.

Охваченные ужасом, люди бежали, натыкались на него, толкали, а один раз сбили с ног, так что ему пришлось подняться и отряхнуть с себя пыль; на него сыпались удары, он слышал крики, вопли, проклятия. Самолет вернулся и снова стал обстреливать все вокруг. Только он один и остался на ногах, продолжая идти, – остальные попадали на землю. Он видел ряды облачков и фонтанчиков пыли на земле вокруг себя, видел, как одежда на лежащих людях вдруг начинала подергиваться и биться, когда пули попадали в цель.

Когда он встретил первых солдат, уже начало светлеть. Один из военных выстрелил в него. Он бросился за палатку и сделал кувырок, затем вскочил на ноги, обогнул заднюю часть другой палатки и чуть не врезался в еще одного солдата, который слишком долго возился со своим карабином. Он выбил карабин из его рук ногой. Солдат выхватил нож. Он позволил ему сделать выпад, завладел ножом, сбил солдата с ног, посмотрел на клинок в своей руке, покачал головой, потом зашвырнул нож подальше, посмотрел на солдата – тот лежал на земле, испуганно глядя на него, – пожал плечами и пошел прочь.

Люди продолжали бежать мимо него, слышались крики солдат. Он увидел, как один из них целится в него, оглянулся – укрыться было негде. Он поднял руку, чтобы объяснить, сказать, что в этом нет необходимости, но солдат все равно выстрелил.

«Плоховато, расстояние-то всего ничего», – подумал он.

Выстрел развернул его и отбросил назад. Пуля попала в верхнюю часть груди, возле плеча. Легкие не тронуты, и даже ребра, похоже, целы, отметил он про себя, падая и чувствуя, как боль пронзает тело. Он неподвижно лежал в пыли рядом с убитым городским стражником, который уставился в небо остекленевшим взглядом. Разворачиваясь от попадания пули, он увидел вверху четкие очертания модуля Культуры, бесполезно повисшего над тем, что осталось от его апартаментов в разрушенной цитадели.

Кто-то перевернул его пинком, одновременно сломав ребро. Он сделал над собой усилие, чтобы не шевельнуться, но посмотрел сквозь полуопущенные веки. Он ждал, что его наконец добьют, но этого не случилось.

Человек, нависший над ним, – темный силуэт на фоне неба – удалился.

Он полежал еще немного, потом поднялся. Поначалу идти было не очень трудно, но потом снова вернулись самолеты. Обстрел с воздуха не причинил ему вреда, но что-то раскололось поблизости, когда он проходил мимо палаток, сотрясавшихся и трепыхавшихся от попадания пуль; он не знал, что ударило его по ноге и отозвалось болью во всем теле – кусок дерева или камня, а может, даже обломок кости обитателя одной из палаток.

«Нет, – бормотал он себе под нос, ковыляя к самому большому пролому в стене. – Это совсем не забавно. Никаких костей. Совсем не забавно».

Взрыв сбил его с ног и перекинул через палатку. Он встал на ноги. В голове гудело. Он оглянулся и поднял взгляд на цитадель, верхняя часть которой мерцала под первыми прямыми солнечными лучами. Модуля больше не было видно. Он взял сломанный шест палатки, чтобы опираться на него. Нога болела.

Он был окутан пылью, оглушен ревом машин, воем самолетов и человеческими криками, задыхался от запаха гари, каменной пыли и выхлопных газов. Раны говорили с ним на языке боли и увечий, и он поневоле прислушивался к ним, но не считал их первостепенной заботой. Оглушенный, контуженный, ошарашенный, обессиленный, он едва держался на ногах. Наконец он опустился на колени; вероятно, в него попали еще пули, но полной уверенности не было.

Он упал у пролома и решил, что может немного полежать здесь. Стало светлее. Его одолевала усталость. В воздухе колыхалась бледная пелена пыли. Он посмотрел на небо – голубое небо: как же оно было прекрасно, пусть и увиденное сквозь пыль. Прислушиваясь к лязгу танков, которые поднимались по усеянному камнями склону, он сказал себе, что, как всегда у танков, этот лязг заглушает рев моторов.

– Господа, – пробормотал он неистово-голубому небу, – я вспомнил слова о героизме, сказанные мне когда-то обожаемой Сма. Звучало это приблизительно так: «Закалве, во всех человеческих обществах, с которыми нам приходилось сталкиваться, независимо от эпохи и стадии развития, хватало энергичных молодых людей, готовых убивать и умирать ради безопасности, удобств и предрассудков своих стариков. То, что ты называешь героизмом, есть всего лишь отражение простого факта: идиотов всегда и везде хватает». – Он вздохнул. – Конечно, она сказала «почти во всех», ведь Культура любит, чтобы везде были исключения, но… суть такова… я думаю…

Он перевернулся, чтобы не видеть мучительно-голубого неба, и уставился на мутную пелену пыли.

Наконец он неохотно приподнялся, сел, потом встал на колени, потом, ухватившись за шест и опираясь на него, поднялся на ноги, не обращая внимания на мучительную боль во всем теле, и двинулся к обломкам стены. Он как-то сумел дотащиться, доползти, доковылять до вершины, где еще остался ровный и широкий, словно дорога в небо, участок стены. Здесь в лужах крови лежало около десятка мертвых солдат. Укрепления были испещрены пулями и посерели от пыли.

Он побрел к мертвецам, словно хотел к ним присоединиться, и поглядел на небо в поисках модуля.

Прошло некоторое время, прежде чем сверху заметили букву «З», выложенную из мертвых тел на гребне стены. Но на местном языке начертание ее было сложным, и он воспроизвел букву неточно.