Монреальский синдром - Франк Тилье

Шарко и Люси переглянулись. Вот оно — последнее звено, которого им недоставало. Монахиня встала, подошла к молитвенной скамеечке и встала на колени. Глаза ее были полны слез.

— Я каждый день молю Бога помиловать бедных девчушек, которых бросила там, в аду. Они были мне как собственные дети, мои девочки, мои малышки. Я видела, как они растут, здесь, в этих стенах, пока мы с ними не оказались узницами того бедлама…

Люси ощутила что-то вроде сочувствия к бедной женщине, которой суждено умереть в одиночестве, в боли и скорби.

— Вы все равно не могли бы ничего для них сделать. Вы стали жертвой системы, жертвой своей веры. Но Господу не было места там, в желтом доме.

Сестра Мария Голгофская дрожащими руками взяла Библию и принялась шепотом читать. Люси и Шарко поняли, что им больше нечего делать в этой келье.

И тихонько вышли.

Центральный вокзал Монреаля находился совсем близко от монастыря, и они двинулись пешком. Шли молча, погруженные в собственные — и у обоих мрачнее некуда — мысли. Им виделись разделенные перегородками палаты больницы, они ощущали страх маленьких девочек, внезапно оказавшихся среди тяжелейших душевнобольных, слышали стоны безумных. Они слышали даже потрескивание электродов в комнатах с обитыми войлоком стенами. Как такое могло существовать?! Разве демократия не призвана защищать граждан от подобного варварства? Люси затошнило, и она решила прервать молчание. Прижалась к Франку, положила руку ему на талию и прошептала:

— Ты не очень разговорчив, а мне хотелось бы знать, что ты чувствуешь…

Шарко покачал головой:

— Отвращение и горечь. Глубокое, глубочайшее отвращение и горечь. Не найти слов, чтобы описать такое.

Люси прислонилась головой к его надежному плечу, так они добрались до вокзала, но, оказавшись на площади перед ним, отстранились друг от друга. За дверями гигантского здания увидели огромный операционный зал, переполненный людьми. Середина лета — все беззаботны, счастливы, все торопятся…

Жандарм Пьер Монетт с коллегой поджидали их, попивая кофе. Они вежливо поздоровались, обменялись рукопожатиями, обычными любезностями и отправились вчетвером в камеру хранения.

Два длинных ряда ячеек, напротив банкомат под канадским флагом с красным кленовым листом. Странно, подумала Люси, что такой опытный человек, как Ротенберг, выбрал настолько доступное и многолюдное место… Впрочем, продолжала она размышлять, он, наверное, разместил копии в других местах, как, скорее всего, и Лакомб копии своего фильма, прежде чем умереть в огне.

Монетт указал на ячейку с номером 201, находившуюся с левого края.

— Мы уже открыли. И нашли там вот это.

Он вынул что-то из кармана и протянул на ладони:

— Флэшка.

Шарко взял флэшку, рассмотрел ее.

— Скопируете мне то, что здесь записано?

— Уже скопировали, берите.

— А что вы думаете о том, что увидели?

— Мы ничего не поняли, и я очень рассчитываю на то, что вы нам объясните. В конце концов эта история разожгла-таки мое любопытство.

Шарко кивнул:

— Конечно объясню. Нам еще понадобится ваша помощь. Хотелось бы, чтобы вы как можно быстрее собрали информацию о человеке, которого зовут то ли Джеймс Петерсон, то ли Петер Джеймсон. Он врач, работал в психиатрической больнице Мон-Провиданс в пятидесятых годах, жил в Монреале. Сейчас ему должно быть за восемьдесят.

Монетт записал все данные в блокнот.

— Договорились. Наверное, позвоню вам к концу дня.

Когда Люси и Шарко возвращались в отель, Шарко все время потихоньку оглядывался: искал в толпе Эжени. Однажды даже вытянул шею, чтобы посмотреть, нет ли ее за вон той парой. Нет.

Как не было, так и нет.

Номер Шарко в гостинице был убран: чистое белье, кровать аккуратно застелена, в ванной новое мыло, паста, все остальное… Комиссар вытащил из-под кровати чемодан, откинул крышку и достал ноутбук.

Люси, краем глаза глянув в чемодан, нахмурилась и не удержалась от вопроса:

— Что это у тебя там? Банка соуса-коктейля?

Шарко быстро захлопнул крышку, застегнул чемодан на молнию и включил компьютер.

— Да вот всегда мучаюсь из-за диеты.

— Ничего себе диета — с соусом-коктейлем и засахаренными каштанами! К тому же, судя по цвету, соус не слишком-то хорошо перенес полет…

Не ответив, Шарко сунул флэшку в порт ноута, и на мониторе возникли две папки. Одна называлась «Szpilman’s discovery», другая — «Barley Brain Washing».

— To же самое я видела в компьютере Ротенберга. Он был осторожным и предусмотрительным, вот и позаботился о том, чтобы сохранить собранные материалы.

— Сначала Барлея или Шпильмана?

— Барлея. Адвокат успел показать мне фотографии опытов по психологическому воздействию на пациентов, но в папке был еще и фильм. Фильм, который Сандерс демонстрировал своим пациентам в процессе промывания мозгов.

Шарко повиновался, открыл папку, кликнул на иконку «Brain Washing01.avi».

— Ноль один… Стало быть, существуют десятки других…

С первого же кадра им все стало понятно. Шарко нажал на паузу и ткнул указательным пальцем в правый верхний угол кадра. Повернулся к Люси. Лицо его было очень серьезным.

— Белый кружок… Такой же, как на проклятой бобине.

— И такой же, как на «мусорных фильмах». Фабричная марка Жака Лакомба.

Давящая тишина, потом звонкий голос Люси:

— Он работал на ЦРУ. Жак Лакомб работал на ЦРУ.

Она почувствовала, что еще кусочек пазла лег на место. Еще один — в соответствии все с той же четкой логикой, никуда не переставишь.

— Вот почему он обосновался в Вашингтоне в пятьдесят первом году: Лэнгли, где находится штаб-квартира ЦРУ, совсем рядом. И вот почему он потом, когда проект «MK-ULTRA» распространился на Канаду, переехал в Монреаль. Они завербовали его точно так же, как Сандерса… Сначала заинтересовались его фильмами, его попытками воздействовать на бессознательное, манипулировать людьми, потом связались с ним, познакомились, ну и опять-таки ровно так же, как психиатру, обеспечили ему прикрытие: работу киномеханика. Естественно, с солидным счетом в банке.

Шарко согласился и развил мысль Люси:

— Они искали по всему свету и нанимали лучших в профессии. Ученых, медиков, инженеров и вот — кинематографиста. Им нужны были люди, чтобы снимать видео, которое они показывали пациентам.

На этот раз кивнула Люси. Теперь, когда расследование шло полным ходом, она не ощущала себя наедине с мужчиной, с которым провела ночь, перед ней был коллега, участник общей — мучительной, немыслимой, опасной — охоты на дикого зверя.