Трое в Долине - Юрий Никитин

Таргитай долго смотрел вслед, губы дрожали, а на глазахстояли злые слезы. Вернувшись, выплакался, пожаловался коням, а потом тихонечкозапел, остро жалея, что с ним нет его дудки.

Песня шла плохо, без дудки совсем не то, но все же душукак-то освободил, стало чуть легче. В дальней стене скрипнуло, обозначилсяквадрат темного неба с яркими звездами. На пороге стоял, залитый светящимсяядом лунного света, человек.

Таргитай поперхнулся, вскрикнул тихонько, еще не веряглазам:

— Олег!.. Олег?

Человек сделал ему знак подойти, Таргитай побежал, сшибаяуглы конских ясель. Разбуженные кони недовольно фыркали, всхрапывали, лягалисьспросонья, крепкое дерево глухо стонало под крепкими копытами.

В лунном свете Олег выглядел исхудавшим, изможденным. КогдаТаргитай подбежал вплотную, он со страхом и жалостью понял, что Олег в самомделе настолько худ, что просто дивно, как сумел истощиться всего за три дня.Разве что не жрет, а носится под облаками с утра до вечера, а потом с вечера доутра.

— Олег, — проговорил Таргитай со страхом. — Ты у нас умный,скажи мне правду.

Глаза Олега запали, как у Мрака, скулы заострились, едва недырявя сухую кожу. Призрачный свет падал сверху, надбровные дуги блестели, аглазные впадины казались бездонными пещерами.

— Какую?

Даже голос у него был сиплый, осевший, словно уже разучилсяговорить, а только каркал или скрежетал клювом.

— Что стряслось, Олег? Мне страшно.

Лицо Олега было неподвижное, он с нетерпением оглянулся,поднял голову и коротко взглянул в звездное небо. Таргитай видел, что волхведва удерживается, чтобы не обратиться в птицу и снова не взмыть в темное небо,носиться там, заметая звезды...

— Ты должен быть счастлив, — сказал он твердо.

— Почему?

— Мрак счастлив, я тоже счастлив. А тебе для счастья всегданадо было меньше, чем нам.

Таргитай уронил голову, прошептал потерянно:

— Но я почему-то не счастлив. Даже очень несчастлив.

— Дурак!

— Дурак, — согласился Таргитай послушно. В глазах защипало,он вытер рукой слезы. — Но я всегда был дураком! Но вы меня не бросали.

Олег снова нетерпеливо оглянулся:

— И сейчас не бросили. Мы все трое служим великой и мудройцарице Алконост.

— Мудрой? — вскрикнул Таргитай горестно. — Почему мудрой?

Олег зло оскалил зубы, на исхудавшем лице это выгляделострашно, а лунный свет высветил клыки, сделав их похожими на волчьи:

— Не просто мудрой, а самой мудрой! Тебе, дураку, не понять.Но остерегись так говорить о ней.

Глаза его горели настоящим бешенством. Таргитай отшатнулся,показалось, что Олег вот-вот ударит.

— А мне что делать, Олег?

— Служить! — отрезал Олег люто.

— Зачем?

Огромный кулак мелькнул перед ним так быстро, что Таргитайсперва ощутил боль, затем горячее и соленое во рту, а лишь тогда сообразил, чтоэто Олег ударил его зло и безжалостно.

— Запомни, — приказал Олег холодно. — Запомни! Второй разповторять не буду. Просто убью. Запомни, что мы все трое живем лишь затем,чтобы служить Алконост. Это счастье — служить ей! Счастье — ловить каждое еежелание, угадывать даже и тут же бросаться выполнять. Понял?

Таргитай вытер кровь с разбитой губы, прошептал:

— Понятно.

— Ни черта ты не понял, — бросил Олег презрительно. — Тыпросто запомни!

— Запомню, — пообещал Таргитай. — Я все запомню.

Олег повернулся спиной и пошел к выходу, уже начинаяразбегаться для прыжка в воздух. На исхудавшей спине лопатки ходили, как лезвияшироких топоров, едва не прорывая кожу. Он весь был перевит тугими жилами, подкожей не осталось уже и капли простого мяса.

Внезапно Олег остановился, круто развернулся. Лицо его былов тени, но глаза блеснули красным, как у огромной летучей мыши:

— Таргитай!

— Я здесь, — крикнул Таргитай из конюшни.

Он высунулся, пальцы его бережно ощупывали разбитый рот,быстро напухающие губы.

— И еще одно, — предупредил Олег люто. — Если еще хоть раззаиграешь... или запоешь... я просто убью тебя.

— Олег!

— Убью, — повторил Олег с неожиданной яростью. — Простоубью. Без предупреждений.

Он повернулся, пал на каменные плиты, Таргитай снова неувидел момент превращения, темно, но из бесформенной массы взметнулась та самаястрашная птица с красным гребнем, теперь совсем темным.

У Таргитая сердце оборвалось, в груди стало холодно и одиноко.Он сглотнул кровь, во рту все еще солоно, а губа лопнула, в глазахзатуманилось, затем по щекам побежало горячее, попало на губы, защипало, сновасоленое, и он понял, что горькие слезы смешиваются с кровью из разбитого рта.

Почти не понимая, что делает, да и зачем понимать дураку, онпотащился в конюшню, где добрые кони, ни один не лягнул, даже не обругал...

Прошло еще два дня. Кормили все хуже, иной раз забывалибросить даже сухарик. Он терпел, иногда плакал втихомолку. Кони его жалели, аон, привязавшись к ним, всегда подсыпал свежий овес, менял воду, чистил искреб, расчесывал гривы и хвосты.

Иногда коней разбирали всех, а когда возвращали, от конейпахло потом и кровью. На седлах и попонах он тоже находил пятна крови, ноженщины, судя по их песням, возвращались с этих грабежей все целые, а кровьявно была чужая.

На сердце стало так тяжко, что руки в который раз пошарилиза пазухой в поисках дудочки, но нащупали только ровные валики мускулов живота,что тоже стали мельче, исхудал.

Он бы стерпел, если бы не настырное пение, что доносилось тоиз дворца, то со стены, то вовсе чуть ли не из леса. Но опустилось солнце, натемнеющем небе начали появляться звезды, словно выныривая из синевы, а сладкийнапев не прерывался... ему же так хотелось есть, хоть обгорелую корочку хлеба,что спать не мог, хотя кони всхрапывали успокаивающе, чесались и сопелиуютно...

Напев начал рождаться сам по себе, он только мычал сперва ираскачивался, потом стали появляться слова, как эти звезды на небе, а потомслов стало много, хоть и меньше, чем звезд, мелочь не нужна. Таргитай оставилсамые яркие, они вспыхивали и жгли ему душу, заставляли сердце биться чаще, аголодный желудок притих, устыдился, ведь на свете есть вещи важнее, чемнабивать брюхо...