Декабристы и русское общество 1814-1825 гг - Вадим Парсамов

Тургенев, со свойственной ему трезвостью суждений и действительно искренним желанием крестьянского освобождения, естественно, не мог, да и не хотел искать себе места в этом политическом раскладе. Считая гласность необходимым спутником реформ в России, Тургенев видел в ней отнюдь не самоцель, а способ оказания общественной поддержки преобразовательным действиям правительства. Когда же вопрос реформ решен и механизм их проведения запущен, то появляется опасность того, что гласность, превратившись в болтовню, станет тормозом реформ. Освобождение крестьян он считал делом двух сторон, непосредственно в этом заинтересованных: крестьян, которым нужна свобода, и царя, который эту свободу может им предоставить. Поэтому, поверив в искренность намерений Александра II, Тургенев сначала считал излишним широкое обсуждение крестьянской реформы в печати и хотел, по его словам, «вместе с крестьянами, в молчании ожидать того, что неминуемо должно воспоследовать». Но развернувшая в печати полемика, способная не столько ускорить, сколько «заболтать» освобождение, заставило его высказываться по этому вопросу. «Но я вижу, – пишет он, – что говорят другие: одни толкуют о постепенности в действии, о мерах приуготовительных; другие требуют выкупа или правительством или крестьянами, иные в предоставлении крестьянам их усадеб и в предназначении им для пользования половины помещичьей земли, находят какие-то сосиалистские начала, le droit au salaire[958]и пр. и пр.; встречаются даже такие доброжелатели бедных русских крестьян, кои заступаются за Годунова, разглагольствуют о законности его избрания». Этим и другим предложениям Тургенев противопоставляет «освобождение единовременное, полное и без потери времени»[959].

В отличие о правительства, для которого вопрос, как освободить крестьян, был важнее самого освобождения (из чего следовало, что если неясно, как освобождать, то, значит, освобождать вообще не надо), для Тургенева сам факт освобождения был важнее конкретных путей проведения крестьянской реформы. Правительство, и Тургенев это знал, никогда не пойдет на безземельное освобождение. Сам же он, по его собственным словам, предпочел бы «видеть в России несколько миллионов пролетариев, бобылей, нежели столько же миллионов крепостных людей»[960]. Поэтому он и боялся, что бесконечные разговоры о способах освобождения могут в очередной раз похоронить реформу.

Отмена крепостного права всегда представлялась Тургеневу как результат доброй воли правительства. И чем больше у правительства полномочий, тем проще ему провести крестьянскую реформу. Поэтому он никогда не был решительно настроен против самодержавия как формы правления в России. Этот стереотип, сформировавшийся в сознании Тургенева еще в эпоху Александра I, сохранился у него вплоть до Великих реформ. Поэтому он явно переоценивал личное желание царя заниматься реформами и недооценивал степени влияния на него общественного мнения. Полагая, что правительство «одно только имеет голос в России», Тургенев в своих многочисленных статьях и брошюрах по вопросам реформ обращается прежде всего к нему, как в свое время он обращался к Александру I.

«Внепартийность» Тургенева, с одной стороны, давала ему возможность быть независимым от групповых суждений, но с другой – делала его проекты мало востребованными в России. Кроме того, его обширные статьи с обилием материла по истории отмены крепостного права в западной Европе напоминали скорее научные диссертации, чем практические советы. Наиболее приемлемым для России Тургеневу представлялся прусский путь реформ, осуществленных в начале XIX в. бароном Штейном, «коему Пруссия, после Бога всемогущаго, обязана более, нежели кому-либо, своим перерождением»[961]. Опыт Пруссии важен для Тургенева не только потому, что там реформы проводил человек, олицетворяющий в его глазах идеал государственного деятеля, но и потому, что Пруссия накануне реформ находилась примерно в таком же положении, как и Россия. И там, и здесь толчком к преобразованиям послужило крупное военное поражение, подорвавшее государственное могущество. В первом случае – это поражение под Иеной и Ауэрштедом 14 октября 1806 г., когда Наполеон фактически уничтожил прусскую армию. Однако Пруссия, как пишет Тургенев, «завоеванная, разоренная, связанная трактами, надзираемая со всех сторон суровым неприятелем <…> не уныла. Добросовестный король понял смысл народного движения. Он вручил власть человеку, к которому обращалось доверие народа. Барон Штейн с помощью нескольких сподвижников <…> управлял Пруссиею не долее как 9 месяцев, и в короткое время Пруссия переродилась и достойно приготовилась к незабвенным событиям 1813, 14 и 15 годов, к событиям, кои не ограничивались военною славою, но имели последствием и правильное гражданское благоустройство. Таким образом, Пруссия не только не погибла от ужасного испытания; но и сумела извлечь из него самые блистательные и самые существенные блага величия народного и устройства гражданского»[962].

Поражение в Крымской войне также, по мысли Тургенева, дает России уникальный шанс нравственного и гражданского возрождения. Главную заслугу Штейна перед Пруссией Тургенев видит в том, что он подготовил отмену крепостного права, которую сам, будучи отстраненным по требованию Наполеона от власти, не успел провести в жизнь. Это сделали его преемники законом 14 сентября 1811 г. Основные положения этого закона, по которому «земледельцы получили в собственность одни (наследственные Erbbauren) две трети, другие (срочные Laszbauern) половину земли, за пользование коею они были прежде обязаны работами, и продолжали пользоваться остальною частию посредством покупки или вольного найма», Тургенев считал возможным применить в России. Иными словами, речь шла о том, что часть обрабатываемой ими земли крестьяне получают в полную собственность безвозмездно. Но поскольку этого надела недостаточно для прокормления, то недостающую часть крестьяне получают за выкуп либо берут в аренду.

Во всех проектах, связанных с выкупом земельных наделов крестьянами у помещиков, предполагающих временнообязанное состояние, в котором будут пребывать крестьяне до окончательного выкупа, Тургенев не только не видит полного и окончательного освобождения личности крестьянина, но даже в самом наделении крестьянина землей видит определенное лукавство. Поскольку большинство крестьян не в состоянии заплатить даже минимальный выкуп, они остаются фактически на положении крепостных. Обращаясь к авторам подобных проектов, Тургенев восклицает: «Вы хотите освобождения с землей? И так дайте крестьянину клочок земли, самый малый, потому что вообще он не может приобрести его выкупом. Этот клочок будет несколько более там, где земли много, и менее там, где ее мало. Но везде он будет недостаточен для полного продовольствия крестьянина. Эта недостаточность укажет крестьянину на необходимость искать продовольствия в найме земли помещичьей, но в найме вольном, как следует вольному человеку. Равенство, невозможное в самом наделении, найдется в пропорциональности, предписываемой самой силой вещей и обстоятельств, коей никто преодолеть не может»[963].