Апокриф - Владимир Гончаров

— Это слишком серьезно. Можно поподробнее? При каких, собственно, обстоятельствах он попал в больницу? Что там, в конце-концов: травма, аппендицит, огнестрел? Ну, не томи! Ты понимаешь, что все это может значить?

— Да нет! Не то! Все не то, что ты думаешь… — досадливо отмахнулся Гамед. — Полная глупость, Тиоракис, понимаешь? Вирусная пневмония. Редкий… этот, как его… Да! Штамм! Так у них, кажется, это называется. Во время осенней эпидемии три-четыре таких случая в городе почти каждый год случаются… Понимаешь? Невезение какое?

— Послушай, чушь какая-то, ей Богу! — снова вступил Тиоракис. — Я же с ним пять дней назад виделся: он здоров был, как бык! Какая пневмония? Когда он успел?

— Да вот бывает, оказывается… Я даже у наших, с медицинского, интересовался. Такая уж гадость… Индивидуальная реакция тоже много значит… А так — ураганный отек легких, и — привет! За сутки люди сгорают.

И снова Тиоракис показывает Гамеду небольшой этюд — «Раздумье»: опершись локтем правой руки на подлокотник кресла и касаясь большим пальцем виска, потирает четырьмя другими стиснутыми в последних фалангах пальцами лоб… потом медленно опускает ладонь вдоль лица, охватывает ею подбородок… Так, достаточно.

— Ты извини, Гамед, что я, при таких обстоятельствах… как бы это сказать… слишком по-деловому, что ли? Однако, и лицемерить не считаю нужным. Вагд крепкий специалист… В смысле — был. Но он мне не родственник и даже не друг. Изображать рыдания, извини, — не буду. Меня, действительно, дело волнует. Там точно ничего нет? Я же не только о своей безопасности пекусь. Сам ведь знаешь. Щипать нас стали сильно.

— Да ладно тебе! — немедленно отозвался Гамед. — Все правильно. Я тебя не сопли размазывать позвал. История с Вагдом, судя по всему, чистая. За телом уже родственники прилетели. Выдали без вопросов и проволочек. Если бы там что-то такое было, вряд ли это бы удалось сделать так просто. Там из наших… кто надо… вместе с родичами Вагда побывали на квартире, которую он снимал. Пошерстили… Тоже вроде все чисто. Ни «жучков», ни признаков обыска… Нормально, в общем.

— Ну, дай-то Бог! — неопределенно-сухо прокомментировал услышанное Тиоракис. — А дальше что?

— А дальше, — Гамед чисто инстинктивно огляделся по сторонам (поблизости от них в почти пустом помещении кофе-бара по-прежнему никого не было) и, все-таки понизив голос, сказал, — боевую ячейку возглавишь ты.

«Контора» старательно расчищала для Тиоракиса путь к штабу ФОБ, делая из него незаменимого и непревзойденного организатора терактов.

Тогда как большинство боевых ячеек Фронта освобождения Баскена испытывали на себе все более сильный пресс полицейско-жандармского усиления и несли ощутимые потери, вследствие реализации оперативных разработок «гэбэровцев», группа, возглавляемая Тиоракисом, успешно уклонялась от ударов могучего противника и сохраняла свой боевой потенциал. В то время, когда основная часть ФОБовских террористов вынуждена была залечь на дно и существенно снизить свою активность, в надежде пересидеть неблагоприятное время, одна лишь группа Тиоракиса не только продолжала совершать нападения, но и умудрялась увеличивать их дерзость.

Тиоракис организовал и провел (не без помощи соответствующих подразделений ФБГБ, разумеется) три успешных акции по подрыву железнодорожного полотна в Центральном административном кантоне, приведших к заметным срывам графика движения поездов, а также — две отчаянно смелые атаки на военные объекты, после которых официальные власти были вынуждены признать потери (своя рука — владыка) среди личного состава вооруженных сил.

К сожалению для Тиоракиса, в этих инсценировках, проходивших под полным «гэбэровским» контролем, не обошлось без случайных жертв. В ходе спектаклей использовалась вполне реальная взрывчатка, а бывшие не в курсе сценария Крюк, Увендра и прочие совершенно настоящие боевики поливали своих противников отнюдь не игрушечными пулями. Однако Тиоракис уже переступил ту самую грань, которую в какой-то момент переходит, наверное, всякий участвующий в настоящей войне человек. И неважно: открытая это война или тайная. Но за этим рубежом каждая следующая, отнятая у кого бы то ни было жизнь все меньше язвит даже самую больную совесть, и каждая очередная посеянная смерть все легче оправдывается необходимостью достижения маячащей где-то там, впереди, высокой цели. А если цель представляется искусительно близкой, трудно заставить себя не идти по головам, чтобы побыстрее воздеть к небу знамя искупления всех оставленных за спиною жертв.

Однако, активность боевой группы неизбежно должна была иметь свою цену и для самих террористов. Полное отсутствие потерь и постоянный, безусловный успех могли навести кое-кого на подозрения.

* * *

Первой жертвой, которую боевики положили на алтарь своего успеха, стал Крюк. Он очень нервировал Тиоракиса. От Крюка буквально веяло неприязнью и подозрительностью по отношению к новому руководителю боевой группы, и Тиоракис всем нутром ощущал скрытую в этом человеке угрозу. И чем бы это не было вызвано: ревностью честолюбца обойденного в иерархии подпольщиков более способным и оборотистым соратником, или прямым заданием штаба ФОБ быть соглядатаем при Тиоракисе, — все представлялось одинаково опасным.

Поэтому, когда при очередной попытке минирования железнодорожного полотна боевики случайно нарвались на жандармский патруль, Крюк был аккуратно и очень умело ранен снайпером из спецподразделения ФБГБ. Тиоракис не только смог увести группу от преследования (сценарий представления в этой части был тщательно проработан), но и лично, «рискуя жизнью», вытащил из-под огня и спас от плена раненного «товарища».

Сначала просто помогая идти подстреленному Крюку, а затем, когда тот начал терять силы, практически неся его на себе несколько километров по болотам и руслам ручьев, героический командир боевой группы доволок своего бойца до пустующего дачного домика на краю почти необитаемого в это холодное время года дачного поселка. Столь удачно подвернувшееся убежище также было заранее предусмотрено драматургами из секретной службы.

Почти сутки, пока Тиоракис добирался до города (оно и понятно — оцепления, усиленные патрули и все такое), пока связывался с Гамедом, пока Гамед добывал надежного доктора-баскенца, пока они все вместе, с большими предосторожностями прокрадывались в найденное Тиоракисом временное укрытие, кое-как перевязанный Крюк, не имевший ни еды, ни питья, боролся со смертью. Ранение могло бы считаться легким (пуля снайпера пробила ляжку навылет, не задев кости), если бы не началось заражение крови. Во всяком случае, так расценил состояние, терзаемого жестокой лихорадкой и периодически впадающего в забытье Крюка, доктор. Он сделал все, что мог сделать врач в таких условиях. Более или менее прочистил рану, сделал грамотную перевязку, вколол антибиотики, антипиретики и болеутоляющее… А дальше?

— А больше я ничего не могу, — поведал он Тиоракису и Гамеду. — Здесь не могу. Нужна больница или, как минимум, очень хорошие домашние условия, постоянный медицинский пост… Вывезти его отсюда можно?