Атака мертвецов - Андрей Расторгуев

– Тем более надо стать ближе, чтобы выпустить их как можно точнее…

После долгих препирательств Комаров заставил-таки Аргамакова расположить батарею в непосредственной близости от пехоты, несмотря на предупреждение последнего, что будет обжаловать этот приказ.

– Жалуйтесь кому будет угодно, – заявил командир полка, тут же пригрозив: – Только не пытайтесь уйти с этого места, иначе я приведу вас сюда под конвоем.

Долгая артиллерийская подготовка, наконец, закончилась. В бой пошли немецкие и австрийские полки. На высоте 992 батальон полковника Николаева дружно поднялся к брустверам и выпустил практически в упор по наступающей вражеской пехоте последний боезапас. Патронташи стрелков опустели, но атака была отбита. Сильно поредевшие цепи противника откатились назад.

Хуже обстояли дела у Комарова. Здесь враг лишь изобразил «решительный натиск», вынудив русских преждевременно израсходовать жалкие остатки патронов. Поэтому перед лицом настоящего наступления, незамедлительно последовавшего за имитацией, стрелки оказались безоружны. Кроме штыков, у них не было ничего, в то время как противник вел огонь из всех видов оружия, еще и ручными гранатами забрасывал. С командного пункта полка Сергеевский наблюдал печальную картину, как немцы, наступавшие на второй батальон, поднялись во весь рост и стали кричать: «Рус, сдавайся!» И роты сдавались. Выбросив белые флаги, выходили из окопов и шли к немцам. Причем не только солдаты, но и офицеры.

Видел это и Комаров.

– Сволочи! Подлые предатели! – вне себя от злости кричал он и в отчаянии тряс кулаками. – Вы видели? Просто встали и пошли, понимаешь!.. Как бараны на заклание!

– А чего вы хотели? – горько вздохнул Борис. – Разве можно воевать, когда у артиллерии нет снарядов, а у солдат – патронов? Нет, господин полковник, нельзя.

– Но воюем же! Все в одинаковых условиях! Почему другие, понимаешь, не сдаются?! Есть штыки, в конце концов!..

– Германцы подходят к батарее с тыла! – прервал командира наблюдатель.

Вот и результат необдуманного решения выдвинуть артиллерию ближе к пехоте. На участке, где только что находились русские стрелки, внезапно появились немецкие солдаты. Их серо-зеленые шинели на склоне горы Сергеевский хорошо разглядел и без бинокля. Батарейцы безо всякой команды быстро повернули орудия в сторону противника, укрывшись за щитами. Вовремя. По батарее открыли бешеный ружейный и пулеметный огонь. Наступал решающий момент боя – вне всякого сомнения, переломный в обороне перевала. На командном пункте все замерли в мучительном ожидании. Не слышно даже привычной ругани Комарова, жадно припавшего к буссоли.

Враг стремительно приближался. Батарея грозно молчала. Понятно, снарядов почти нет. Если уж стрелять, то наверняка. Уже порядка тысячи шагов отделяло немцев от позиции Аргамакова. Но вот стволы орудий озарились, наконец, долгожданным пламенем. Чуть позже долетели звуки выстрелов – хлесткие, похожие на удары кнута. Почти сразу рванула шрапнель, поставленная на картечь, и с душераздирающим воем понеслась навстречу немецкой пехоте, выбивая пыльные фонтаны в земле. А потом врезалась в неприятельские цепи, сметая все живое на своем пути. Не ждали германцы такого приема. Долго молчавшая батарея казалась им легкой добычей. Внезапный огонь все изменил. Кто не был убит, поспешил скрыться за гребень, откуда начиналось наступление.

– Так им! Молодец Аргамаков! А то вышли тут, понимаешь! – ликовал Комаров под радостное «ура» команды своего штаба.

Но батарея вскоре смолкла, расстреляв последние снаряды. На командном пункте веселье тоже стихло, когда немцы опомнились и снова пошли в наступление. Сначала осторожно, потом смелее, видя, что русские орудия безмолвствуют. Взятие батареи означало конец всей обороне перевала. Тогда бы германцам была открыта дорога к перекрестку путей у выхода с гор.

Комаров опять орал, брызжа слюной, используя весь свой богатый лексикон из русских и армянских ругательств. Приказал поднять резерв и бросить его в контратаку. Да только не поднялся никто, кроме нескольких офицеров. Виной ли тому несколько разорвавшихся поблизости бомб или та несчастная пара обойм в патронташах у солдат, но те упрямо делали вид, что не слышат команды, оставаясь лежать на исходных позициях, уткнув лица в землю. Офицеры метались вдоль цепи. Кто палкой, кто рукоятью револьвера, кто уговорами пробовали поднять стрелков. Напрасный труд. Никто и не думал идти в атаку.

Еще минута-другая подобного промедления, и было бы поздно. Комаров, понимая, что все может рухнуть в один момент, сам бросился к стрелкам, заорав на них:

– Вперед, трусы! Иначе я самолично вас перестреляю!

И действительно выстрелил. Несколько пуль из его револьвера щелкнуло по камням в опасной близости от солдатских голов. А командир, никого не дожидаясь, пошел вперед. За ним встали унтер-офицеры и старые солдаты. Тогда поднялись и все остальные. Борис так и не понял, увлек ли Комаров солдат своим примером, или те были напуганы его угрозами, но результат получился потрясающий. Резерв ударил во фланг атакующей немецкой пехоте и смял ее. Немцы бежали в полном беспорядке. Кто-то даже сдавался в плен. Комаров продолжал преследовать отступающих… Но вдруг с гребня ударил пулемет. Сразу несколько стрелков упали, словно подкошенные. Другие тут же приникли к земле, стараясь найти себе укрытие в складках местности. Комаров попробовал было идти дальше, но его срезало следующей очередью, заставив свалиться на руки ближайших солдат…

Борис не видел, что стало с полковником. Одно ясно – перевал они пока отстояли.

До вечера полк укреплял позиции, готовясь к следующему штурму. Только вот с наступлением темноты был получен приказ отступать. Теперь и у Сергеевского было полно работы. Ему предстояло регулировать движение, чтобы дать войскам беспрепятственно пройти узкую горловину вблизи Стрыя. Он поспешил вернуться на свой участок. Наскоро проверил связь. Распределил прибывшую сотню казаков следить, чтобы не возникло никаких задержек и в случае чего, скидывать с дороги любую застрявшую повозку. Сам же отправился на мост – наиболее слабое в плане образования заторов место.

Настил из бревен был перекинут через бурлящий речной поток, что брал начало где-то в седых вершинах, стекая многочисленными ручейками по крутым склонам гор, скапливался у их подножий и, огибая Карпатские хребты, с шумом несся в долину. В наступающем вечернем сумраке, на фоне темно-голубого весеннего неба четко вырисовывались поросшие лесом горные вершины, ярко подсвеченные уходящим днем. Все наполнено первозданной тишиной, которая после длительных боев с их нескончаемым грохотом орудий казалась чем-то нереальным. Здесь все выглядело настолько умиротворенно, что закрадывались невольные сомнения по поводу близости фронта. Война отодвинулась на задний план, словно шла где-то совсем далеко, в другой стране, на другом континенте…

Мирную идиллию нарушала единственная деталь, а именно поднятый на самом видном месте флаг Красного Креста. Здесь, за мостом, в небольшой деревушке, сиротливо ютившейся у берега, расположился санитарный отряд 3-й стрелковой бригады. Но и в нем царила полнейшая безмятежность. На перевязочном пункте шел обычный прием раненых. Обозные неторопливо вели коней на вечерний водопой. Где-то слышалась гармонь, под которую беззаботный молодой голос распевал задорные частушки.