Мятежное православие - Андрей Богданов

Но мне этого и не нужно, – продолжала Софья Андреевна. – Для меня церковь есть понятие отвлеченное, и служителями ее я признаю только тех, кто истинно понимает значение церкви.

Если же признать церковью людей, дерзающих своей злобой нарушать высший закон любви Христа, то давно бы все мы, истинно верующие и посещающие церковь, ушли бы из нее».

Впрочем, полиции не нужно было даже вскрывать письма, чтобы узнать общественное мнение: множество лиц, в том числе из интеллигенции и «высшего общества», открыто заявляло о своей солидарности с Толстым и письменно уведомляло Синод о своем выходе из православия. Характерно письмо И.К. Дитерихса из Лондона, адресованное обер-прокурору Синода:

«Милостивый государь,

Вы состоите главой касты, именующей себя российским православным духовенством, и вершите все так называемые “религиозные дела”…

Вы… не только не повредили Л.Н. Толстому, но оказали ему значительную услугу, привлекли к нему симпатии всех искренних людей. Кроме того, всякий искренний и свободомыслящий человек может пожелать только, чтобы и над ним Вы проделали ту же манипуляцию и освободили его от тех обязательств при жизни и по смерти, которые накладывает государственная церковь на паству свою.

Но вместе с тем этим декретом о Толстом Вы лишний раз обнаружили присущее Вам и Вашему синклиту грубое, кощунственное отношение к идее христианства, ханжество и высочайшее лицемерие, ибо ни для кого не тайна, что этим путем Вы хотели подорвать доверие народных масс к авторитетному слову Льва Толстого… Люди вашей касты так привыкли к этой власти, что даже мысли не допускаете, что царству вашему придет конец…

Но то же думали все угнетатели свободы духа всех народов, о которых ныне история повествует с ужасом и омерзением. Вы тщательно скрываете Вашу роль суфлера, действуя повсюду под прикрытием царского имени, и потому личность Ваша не всем ясна; но число зрячих как в обществе, так и в народе растет, слава Богу, и я один из тех, кто имел возможность оценить воочию плоды Вашей деятельности и оценить их по достоинству…

Я мог бы… выставить деятельность Вашу на моей родине в настоящем свете, если бы знал, что письмо это способно навести Вас на размышление о нравственной правоте Ваших поступков; но, зная Вашу самоуверенную бессовестность, и то, что Вы слишком поглощены заботами об охране государства от надвигающейся отовсюду крамолы, я считаю это излишним.

Да и главная цель моего письма не есть изобличение Вас, но желание заявить публично о своем выходе из православия, пребывать в коем, даже номинально, стало для меня невыносимым. (Несмотря на мою немецкую фамилию, я принадлежу к чисто русской семье, был воспитан в строго православном духе.)…

Упомянутый указ Синода о Л.Н. Толстом помог мне разобраться в моем личном отношении к православию, как государственной религии, и я искренно рад, что теперь открыто могу заявить перед всеми, что православным перестал быть…

Считаю долгом довести об этом до Вашего сведения только потому, что, не будучи эмигрантом и имея паспорт русского подданного, по которому числюсь православным, я тем самым пользуюсь и привилегиями, связанными с этим, и которых, по существующим русским законам, должен буду лишиться, – о чем и можете донести, куда следует…»

Опубликованное в заграничной прессе письмо Дитерихса стало широко известно. Иностранные газеты сочувственно откликнулись на отлучение Толстого, многие писатели за рубежом поспешили выразить свои симпатии русскому собрату, а во Франции более сорока писателей издали в честь Льва Николаевича специальный сборник.

А что же сам Толстой? По воспоминаниям современников, он на первых порах был равнодушен и к акту Синода, и к поднявшимся вокруг отлучения волнениям. Вскоре, однако, вежливость заставила его направить в газеты ответ на многочисленные присылаемые в его адрес приветствия. Ответ этот, со свойственным Толстому юмором, гласит:

«Г. Редактор!

Не имея возможности лично поблагодарить всех тех лиц, от сановников до простых рабочих, выразивших мне как лично, так и по почте и по телеграфу свое сочувствие по поводу постановления св. Синода от 20–22 февраля, покорнейше прошу вашу уважаемую газету поблагодарить всех этих лиц, причем сочувствие, высказанное мне, я приписываю не столько значению своей деятельности, сколько остроумию и благовременности постановления св. Синода»

Напечатать такое письмо подцензурные газеты не могли: оно ходило по рукам и появилось, как это обыкновенно бывает, в заграничной прессе. Вскоре, однако, Толстой вынужден был написать развернутый ответ Синоду. Среди получаемых им писем были и такие, которые содержали «увещевания», ругательства и угрозы расправы со стороны фанатиков, но они составляли незначительную в процентном отношении часть. Людям, обвиняющим его в безбожии, писатель и решил объяснить свою истинную позицию. Ознакомиться с этим весьма обширным посланием можно в Полном собрании сочинений Л.Н. Толстого (Т. 34. С. 245–253). Писатель отмечал, в частности: «Распространение моих писаний о религии, благодаря цензуре, так ничтожно, что большинство людей, прочитавших постановление Синода, не имеют ни малейшего понятия о том, что мною писано о религии…

Оно (послание. – А. Б.) есть… подстрекательство к дурным чувствам и поступкам, так как вызвало, как и должно было ожидать, в людях непросвещенных и нерассуждающих озлобление и ненависть ко мне, доходящие до угроз убийства и высказываемые в получаемых мною письмах».

«То, что я отрекся от церкви, называющей себя православной, – пишет, между прочим, Лев Николаевич, – это совершенно справедливо. Но отрекся я от нее не потому, что я восстал на Господа, а, напротив, только потому, что всеми силами души желал служить ему». Толстой подробно отвечает на все предъявленные ему Синодом обвинения и объясняет неприемлемость для него учения официальной церкви.

«…Если когда какой человек попытается напомнить людям то, что не в этих волхвованиях, не в молебнах, обеднях, свечах, иконах учение Христа, а в том, чтобы люди любили друг друга, не платили злом за зло, не судили, не убивали друг друга, то поднимается стон негодования тех, которым выгодны эти обманы…

Лев Николаевич Толстой

Ужасно, главное, то, что люди, которым это выгодно, обманывают не только взрослых, но, имея на то власть, и детей, тех самых, про которых Христос говорил, что горе тому, кто их обманет. Ужасно то, что люди эти для своих маленьких выгод делают такое ужасное зло, скрывая от людей истину, открытую Христом и дающую им благо, которое не уравновешивается и в тысячной доле получаемой ими от того выгодой… Можно бы согласиться в 10 раз лучше, в величайшей роскоши содержать их, только бы они не губили людей своим обманом. Но они не могут поступать иначе. Вот это-то и ужасно. И потому обличать их обманы не только можно, но должно. Если есть что священное, то никак уж не то, что они называют таинством, а именно эта обязанность обличать их религиозный обман, когда видишь его…