Операция "цитадель" - Богдан Сушинский

— Теперь уже, очевидно, не подняться, — с грустью согласился с ним Штубер.

— Я тогда совсем юным был, в шестнадцать на фронт ушел. Завершал Гражданскую вместе с Кутеповым[92], в его добровольческом корпусе, сформированном в основном из остатков Добровольческой армии Вооруженных сил Юга России, в большинстве своем из донских и кубанских казаков. В этом корпусе я и получил свое первое офицерское звание прапорщика. Затем, вместе с Кутеповым, отошел в Крым, где он командовал корпусом в составе врангелевской Русской армии, а уже с остатками этого корпуса в двадцатом ушел в Турцию… Это, скажу я вам, была прекрасная офицерская школа. Жаль только, что проходил я эту науку в Гражданскую войну, истребляя своих же, русских, людей.

— Мне пришлось воевать в Украине, где русский белогвардейский дух не столь высок, как, собственно, в России.

— Это вы верно подметили.

— Тем не менее наслышан и об ударных офицерских батальонах, и о культивированной в белой гвардии офицерской чести.

Они помолчали, давая понять друг другу, что тема исчерпана.

— Я хотел бы знать, — нарушил это молчание Розданов, — куда меня потом определят, уже как офицера войск СС.

— Ради этого вопроса я собственно и начал разговор. Для начала войдете в мою группу. Не против? Такие офицеры мне нужны, а ваша национальность меня не смущает. Я — интернационалист, — осклабился Штубер.

— Не часто встретишь такого офицера в германском мундире.

— Какие у нас командировки — вы уже видите: Венгрия, Италия, Франция. С русскими пусть разбираются окопники. Нам и здесь работы хватит. Другое дело, что мне нужны опытные, привыкшие к пороху и риску бойцы, для которых война, это всего лишь… война. То есть такие, как вы, Розданов, как Беркут, он же лейтенант Громов. Кстати, вы, кажется, сидели в одной камере с Беркутом? Не ошибаюсь?

— Рашковский услужил. Надеюсь, лейтенант еще жив? Или уже выслушал приговор?

— Нет, приговор пока не зачитывали. Расстрелян он может быть только по моему приказу. А я не тороплюсь.

— Что так?

— Когда вернемся, вам нужно будет еще раз поговорить с ним. Понимаю, что против русских он воевать не станет. Но диверсант такого ранга, как лейтенант Беркут, нужен нам не для бродяжничества по партизанским тылам, а здесь. Вы должны убедить его, Розданов. Это будет первым заданием, которое вы получите от имени руководства Черного Ордена СС[93].

— Все-таки «Орден СС»?

— Орден, орден… В основу заложены традиции тевтонцев. Но не будем отвлекаться. У нас подбирается великолепная команда, с которой, как любит говорить Скорцени, действительно можно пройти этот мир от океана до океана.

— Побеседовать-то я побеседую. Только вряд ли он согласится. Истинный русский офицер, должен я вам доложить. Не то что эти провинциальные мерзавцы, вроде известного вам, господин Штубер, обер-лейтенанта Рашковского.

— Командовавшего ротой прикрытия у дота лейтенанта Громова?

— Его.

— Но вернемся к Громову-Беркуту. Мне показалось, что вы говорите о нем с гордостью.

— Именно так и говорю. Можете уведомить об этом гестапо, гауптштурмфюрер.

— Когда вы говорите с господином Штубером, поручик, ссылаться на гестапо, а тем более оглядываться на него уже бессмысленно, — как бы между прочим заметил Гольвег.

— Тем более что дело не в благонадежности вашей, — продолжил его мысль Штубер. — Благонадежность своих агентов я проверяю не в откровенных беседах, а в бою. Просто, гордясь его непреклонностью, вы, поручик белой гвардии, ставите в двусмысленное положение самого себя.

— Ничуть. Он — такой же русский офицер, только сражающийся на стороне большевиков. Мы враги. Но из этого не следует, что перестали быть русскими офицерами.

— Что-то новое. До сих пор белогвардейцы, многие из которых успели вступить в РОА, не считали красноармейских офицеров ни истинно русскими, ни вообще офицерами.

— Это у них от обиды.

— Не стоит так все упрощать.

— От злобы, от бессилия, оттого, что их дело проиграно, — зачастил Розданов. — Их можно понять. Их нужно понять. Впрочем, вам, немцу, понять это почти невозможно. И знаете, я еще подумаю относительно вашего СС.

— Это у вас тоже от бессилия. Сильные люди вступают в СС, как в рыцарский круг короля Артура.

— В группе я готов сражаться постольку, поскольку она сражается против большевиков. Но предпочитал бы, если честно, делать это в составе Русской освободительной армии.

Штубер спокойно, устало посмотрел на Розданова. На лице его вырисовалась угрюмая гримаса, при которой он не в состоянии был скрыть своего прискорбного разочарования.

Над Будой появилось звено бомбардировщиков. Машины шли низко, наклонив носы-клювы, словно тройка коршунов, решивших оборвать свой ритуальный полет в мутных, покрытых туманом водах Дуная.

Когда самолеты пронеслись над их головами, Штубер поймал себя на том, что даже не попытался определить, чьи они.

— На горизонте появился комендант! — прервал и его раздумья, и общее молчание Гольвег.

— Ошибка исключена? — встревожился барон фон Штубер.

— Это его «мерседес». Узнаю.

Штубер присмотрелся к появившемуся у поворота лимузину. Не сумел разглядеть ничего, кроме контуров машины, однако полностью положился на Гольвега.

— По местам! — резко скомандовал он. — Брать сразу же и заталкивать в ближайшую машину. Гольвег!

— Я готов.

— Ваш коронный выход на арену, оберштурмфюрер Гольвег!

Словно предчувствуя ловушку, генерал Бакаи опасливо открыл дверцу и, прежде чем выйти из «мерседеса», высунулся и внимательно, настороженно осмотрел, словно обнюхивал, площадь.

— Осторожничает, — нервно прокомментировал оберштурмфюрер.

— На его месте вы бы вели себя точно так же.

— А если он опять усядется в машину и укатит?

— На его месте вы так и сделали бы, — оставался непреклонным Штубер.