Тень Серафима - Наталья Корнева

— Всё верно, я был полностью изолирован от мира, — мрачно подтвердил волк, нахмурившись, — но мой тюремщик держал со мной тесную связь. Он не только дотошно выпытывал у меня мои тайны, но и сам временами был не прочь делиться информацией. Всё потому, что ему было почти так же скучно, как и мне. В том числе, правитель в красках хвалился передовыми достижениями и успехами науки Ледума, которыми он весьма и весьма доволен.

Карл перевел дух, искоса посматривая на собеседника и примечая его реакции.

— И как только можете вы жить с этим, профессор? — наконец, прямо спросил оборотень. — Как можете спокойно спать, зная, для каких чудовищных целей используются ваши разработки? Это трусость. Куда исчез тот Мелтон, которого я знал когда-то — мечтатель и неисправимый романтик? Из гениального ученого за минувшие годы вы превратились в злого гения эпохи.

— Не будем заострять внимание на том, в кого регулярно превращаетесь вы, — под нос себе пробормотал ученый, нервно рассмеявшись. — Время романтики заканчивается в юности, это так. Но не преувеличивайте мои грехи. Наука бесстрастна, она не может быть хороша или дурна. Наука — есть выражение самой объективности. В чем-то вы правы: иногда ей находят не самое лучшее применение, но в этом нет вины изобретателей или исследователей. Таково наше общество и его болезни, которые не мне лечить. Вы правы: все разработки в первую очередь обретают реализацию в военной сфере, но по сравнению с невежеством и хаосом это неизбежное и гораздо меньшее зло. Рано или поздно все открытия будут применяться и для мирных нужд. Таким образом, со временем жизнь простых горожан так или иначе становится лучше и проще.

— Вы говорите его словами, — с беззлобной иронией заметил оборотень, широко разведя руками. — Ведь это не ваши мысли, профессор. Прежде вы не были согласны на такие сомнительные компромиссы с совестью. Вы были не из тех, кто шел по пути наименьшего зла.

— Прежде — может быть, — отрезал глава Магистериума, с большим трудом не поддаваясь на очередную провокацию. — Но вас не было слишком долго, Карл. С тех пор многое изменилось: как в Ледуме, так и в моей душе. Я ученый, в этом призвание и смысл моей жизни. В этом вся моя судьба. На мне лежит ответственность перед обществом. Я не могу позволить себе не использовать данные мне способности… чрезвычайно редкие способности, позволю себе заметить без лишней скромности. Я должен оставить свои знания потомкам, я должен подготовить студентов, способных на высоком уровне продолжить развитие передовой науки. Я должен дать новый импульс маховику прогресса! Конечно, он был запущен до меня, но в нашей эпохе именно я тот человек, который ответственен за скорость его дальнейшего вращения. Посмотрите, сколько возложено на меня обязанностей: перед обществом, перед будущим! Это мой путь, и другого не дано. И более я не стану отвлекаться на посторонние дела, не позволю втянуть себя в глупые политические авантюры, теряя дни, отпущенные мне для работы.

— Я услышал вас, профессор, — дождавшись, пока он закончит, подвел неутешительный итог Карл. Голос оборотня был глубок и низок, полон невысказанных предостережений. — Я мог бы пригрозить вам расправой, но не стану делать этого. Я уже понял, что немедленная неизбежная смерть от лап оборотня для вас гораздо менее страшна, чем возможный будущий гнев вашего дражайшего лорда Ледума, в случае если тот узнает о нашей встрече. Но позвольте задать вам последний, личный вопрос. Каково это — приучить себя не чувствовать, больше ничего не ждать? Каково это — каждый день притворяться, не имея возможности выговориться, на всем белом свете хоть с кем-то быть искренним? Смотреть в глаза человеку, отнявшему у вас смысл жизни, — тот, что был до науки, — и подчиняться?

«Не вздумайте снова довериться мне, друг мой, — не стерпев собственных колких фраз, мысленно взмолился оборотень, совершенно точно зная, чем это нехорошее дело закончится для ученого. Как жаль, что другого выбора не было. — Не смейте прислушиваться к моим словам. Не смейте поддаваться эмоциям, которые погубят вас».

Но плечи старого профессора вздрогнули, и он вдруг задышал отрывисто.

— Хотите, чтобы я разделил с вами тяжесть своего горя? — хрипло вопросил мужчина. — Хорошо. Возможно, мне это действительно принесет облегчение… Поверите ли, этот изверг даже не пришел на казнь. А я был там. Был, вместе с половиной жителей Ледума, собравшихся поглазеть на такую громкую смерть. Многие открыто сочувствовали Лидии, несмотря на всю холодность сердец наших горожан… Это было ужасно. Ах, Карл, если бы вы только знали, как это было ужасно!

Лицо ученого исказили сильнейшие эмоции, горестные морщины перечеркнули высокий лоб.

— Должно быть, больно вспоминать такое? — с невольным сочувствием заметил оборотень, смущенно опустив глаза. Дело было сделано.

— Вспоминать? — грустно переспросил Мелтон. — Возможно… Только я и не забывал. Даже во сне память не отпускает меня. Тяжело и больно помнить, но это всё, что у меня осталось. Моя госпожа в серебряном и алом кротко улыбается с эшафота… ей позволили надеть гербовые цвета Ледума в последний раз… Спокойная улыбка так и осталась на ее лице, когда голова упала в корзину. Глаза тоже остались открыты навсегда. Хрупкое тело чуть дернулось в агонии и… и всё. Было столько крови…

Профессор отвернулся, скрывая слезы, которые уже не мог сдержать.

— Если это как-то утешит вас, лорд Эдвард высоко оценил вашу выдержку. Он был уверен, что в первые дни после казни вы непременно сорветесь и броситесь на него, пытаясь заколоть своей профессорской указкой.

В глубине души Карл искренне соболезновал старому другу, но всё же не смог удержаться от соблазна подпустить шпильку и вывести на эмоции. Бить без жалости, бить в слабое место — в этом была звериная натура оборотня.

— Что? — возмутился и одновременно изумился ученый. — Но… откуда он знает?! Не может быть, чтобы вы рассказали правителю, ведь так?

Он пристально вгляделся в насмешливо блестящие глаза нелюдя и похолодел, прочтя в них ответ.

— Да как вы могли… как посмели выдавать чужие секреты! Это бесчестно!

— Перестаньте, Мелтон! — похоже, Карл ни секунды не собирался оправдываться или приносить извинения. — Неужели вы думаете, осталось хоть что-то, о чем я не сообщил ему за эти тягостные годы? О, как счастлив я был разговаривать хоть с кем-то, пусть это был бы хоть сам дьявол! Прошу вас, поймите же меня. В некоторые дни моего одинокого заключения я почти терял надежду: уверяю, сумасшествие было предельно близко. Я остро ощущал, как меняется восприятие действительности, и только сила воли удерживала меня на самой границе безумия. Однако я должен разочаровать вас: лорд знал и раньше. Думаю, Лидия сама открыла ему правду. Она всегда была слишком честна и чиста душой, чтобы лгать хоть кому-то.

— Но… как же так? — Мелтон удрученно покачал головой, словно до сих пор отказываясь верить услышанному. — По поведению правителя я никогда не заподозрил бы, что ему стало известно о моих чувствах…

— Вот это как раз неудивительно, друг мой, — невежливо хмыкнул оборотень. — Догадливость никогда не была вашей сильной стороной, а психология не входит в число любимых вами точных наук. К тому же, наш лорд не из тех, кто прямо показывает окружающим, что у него на уме. Когда это нужно, он может быть весьма умелым манипулятором. Несмотря на природную вспыльчивость, правитель холоден и закрыт, — более, чем кажется.