Сексуальная жизнь в Древней Греции - Ганс Лихт

Чтобы утешить Арата, чье врачебное искусство не может излечить его от злого недуга, посланного ему Эротом, Феокрит пишет длинную эпическую поэму о страсти Геракла к Гиласу, о похищении последнего нимфой источника и об отчаянном страдании одинокого героя.

В одном из своих стихотворений Праксилла, жизнерадостная и обладающая практической мудростью поэтесса, рассказала о похищении Хрисиппа Лаем, а в другом – о любви Аполлона к Карну.

Как передает Афиней, Стесихор, «который был весьма эротичен», также написал стихотворение, которое уже древние называли «песнь о мальчиках». Однако от этого стихотворения ничего не сохранилось.

Бакхилид вспоминает себя среди мирно занимающихся юношей в гимнасиях, на праздниках и приводит песню о мальчиках.

«Сколиа» – так назывались застольные песни, которые пели на пирушках, когда вино развязывало языки мужчин, их пели в основном гости по очереди, часто это были импровизации. Одна из таких импровизаций сохранилась: «Хотел бы я стать лирой из слоновой кости; тогда мальчики стали бы плясать со мной дионисийский танец» (Сколий, 19).

Мало что сохранилось из произведений Биона Смирнского, младшего современника Феокрита. Из его стихотворения о Ликиде можно привести следующие строчки: «Я пою не о Ликиде – о другом, но моя песнь звучит как погребальная; Я пел о чудесах Эрота и Ликида, и моя песнь, воспевающая их красоту, звучала мощно и возвышенно».

В другом стихотворении он обращается к вечерней звезде Гесперу: вечерняя звезда, которая льет свет на чудесного ребенка Пеннорожденной, волшебная звезда, чье искусство – драгоценность синей ночи, хотя она настолько слабее луны, насколько ярче других звезд, о милый друг, пока я пою, мой возлюбленный пастушок светит мне вместо луны, поскольку молодая луна слишком быстро закатилась. Я не вор и не разбойник с большой дороги – не потому я здесь оказался в ночное время, – но я – любовник, а любовники нуждаются в помощи.

И наконец, в восьмом стихотворении перечисляются влюбленные пары друзей, оно воспевает тех, кто обрел счастье взаимной любви– Тезея и Перита, Ореста и Пилада, Ахилла и Патрокла.

Мы уже столь часто прибегали к цитированию отрывков сотен эпиграмм из «Антологии», что теперь нам остается обратиться лишь к стихотворениям на гомосексуальную тему в соответствии с нашей особой темой. Например, Антистий пишет: «Клеодем, мальчишка Евмена, слишком мал, но такой маленький, он прытко пляшет среди других мальчиков. Смотри-ка! Он даже опоясал бедра шкурой пятнистого оленя и украсил свои светлые волосы миртовым венком. Пусть он скорей вырастает, всеблагой Вакх, чтобы мой маленький прислужник мог возглавить пляски юношей». Эпиграмма Луциллия звучит почти современно: «Чтобы избежать подозрений, Аполлофан женился и прошел женихом по площади, говоря: «Завтра у меня появится ребенок». Когда же наступило завтра, его все еще сопровождало подозрение в любви к мальчику, а не ребенок».

Двенадцатая книга «Палатинской антологии» целиком посвящена любви к мальчикам (258 эпиграмм из 1300 строк), ее рукопись имеет заголовок «Мальчишеская муза Стратона». Кроме Стратона, стихами которого открывается и заканчивается собрание, там представлены девятнадцать других поэтов, среди которых довольно известные имена; кроме того, там имеются тридцать пять безымянных эпиграмм. Книгу можно назвать гимном Эроту; бесконечно повторяется один и тот же сюжет в вариациях, разнообразных как сама природа.

Этот поэт жил во время правления императора Адриана, он сочинил собрание эпиграмм о красивых мальчиках, и двенадцатая книга «Антологии» содержит девяносто четыре стихотворения под его именем.

Собрание открывается не обращением к музам, как это было характерно для античности, но обращением к Зевсу, который в древности сам показал пример мужчинам, украв Ганимеда, и поэтому считался покровителем любви к мальчикам. Тема поэта отличается от других, писавших о любви к мальчикам: «Не ищи на моих страницах Приама у алтаря, не найдешь и скорби Медеи или Ниобы, ни Итиса в его дворце, ни соловьев в листве деревьев, о которых писали прежние поэты. Ищи на моих страницах нежную любовь, связанную с веселыми Грациями и Вакхом. И да не будет здесь мрачных лиц».

Муза Стратона связана с мальчиками, но, поскольку для него нет разницы и он не чувствует потребности выбирать, он воспевает все прекрасное. Ничто не может сопротивляться такой любви, она сильнее поэта, который всякий раз освобождается от ее ярма, но постоянно твердит, что это выше его сил. Если мальчик красив и к тому же он столь привлекателен, что каждый может видеть, что грации стояли у его колыбели, тогда поэт не может нарадоваться; разумеется, чем ярче красота, тем чаще жалобы, что она скоротечна и быстро проходит.

Страстное чувство находит отражение в стихах, и двенадцатая книга «Антологии», соответственно, содержит ряд очень эротичных эпиграмм, которые, возможно, оскорбят чувства современных людей.

Мелеагр из Гадары в Келесирии, о стихах которого, посвященных девушкам, мы уже говорили (с. 211), в юности жил в Тире. Здесь нам не приходится говорить о девушках и более уместно говорить о красоте мальчиков, и, хотя число его возлюбленных довольно значительно, все же самому любимому из них – Мюиску (Мышонку) – он посвятил более всего своих эпиграмм.

Из шестидесяти стихотворений Мелеагра в двенадцатой книге «Антологии» тридцать семь адресовано мальчикам, чьи имена нам известны, и не менее чем восемнадцати посвящены отдельные стихотворения; к тому же упоминается еще столько имен, что можно лишь удивляться такому их количеству, если предположить, что все они реальны, а не являются поэтическим вымыслом, или если допустить, что о некоторых из них поэт говорит неоднократно, однако называя их разными именами. В любом случае Мелеагр твердо убежден в предпочтительности любви к мальчикам и приводит для этого новый и неожиданный аргумент: «Киприда, которая сама является женской ипостасью, воспламеняет нас страстью к женщине, однако Любовь управляет нашим стремлением к мужчине. К чему я склоняюсь, к мальчику или к его матери? Уверен, что даже Киприда скажет: «В этом поединке побеждает ребенок».

«Когда воспламеняется Эрот, тогда выбор сделан и побеждает страсть. Это понятно, так как Эрот стал играть с душой поэта в кости уже в самом нежном возрасте. Но за всем наблюдает внимательный взгляд поэта, который удовлетворяет страстную жажду прекрасного, наслаждаясь красотой мальчиков, поскольку Эрот властен над его сердцем, а он выбирает мальчиков».

«Все напрасно, душа пленена и пытается вырваться, как птичка из клетки. Сам Эрот лишил душу крыльев, зажег в ней огонь и никакого утоления не дал страждущему, кроме горячих слез. Все стенания напрасны, поскольку Эрот разжигает страдания внутри души».

Но все это, полагает поэт, вполне естественно, ибо мальчик настолько красив, что даже Афродита предпочла бы его собственному сыну. «Он получил красоту у самих граций, которые однажды встретили и обняли его; этим объясняется очарование его юного тела, его милая болтовня и затаенный, но красноречивый язык его глаз. Желать его – уже значит любить, даже когда он стоит поодаль, даже если он вынужден отправиться за море. Поэт завидует кораблю, волнам и ветру, которые могут наслаждаться присутствием его возлюбленного; он хотел бы стать дельфином, чтобы, усадив мальчика на спину, мягко и нежно отвезти его туда, куда ему нужно».