Ангел Западного окна - Густав Майринк

Наконец я приказал Келли именем связавшей нас крови. И тогда впервые ревенант дрогнул: казалось, ледяной, долго таившийся ужас овладел им… Во имя связавшей нас крови повелел я ему, чтобы Зелёный Ангел был немедленно предо мной.

Напрасны робкие попытки Келли увернуться от грозного заклинания, напрасны немые ссылки на неблагоприятные констелляции: сейчас невозможно, но в самое ближайшее время… Мерно, с оттяжкой обрушиваю я на него формулы Бартлета Грина — с тем расчётливым неистовством палача, который, добиваясь признания от жертвы, постепенно впадает в кровавое исступление, и невидимая удавка все туже затягивается на шее ревенанта. По мере того как замирает призрачное дыхание, тускнеет искаженное чудовищными муками лицо, потом плечи, грудь, а вместо них все отчетливей неотвратимо проступает монолит Зелёного.

Такое впечатление, словно Ангел заживо заглатывает беззащитного Келли — наружу торчат только искалеченные ноги…

Еще мгновение — и мы, Иль и я, остаёмся один на один в грозовой полутьме. •

Вновь ощущаю на себе парализующий взгляд. Вновь готовлюсь к обороне, заставляя сердце сокращаться чаще, чтобы жаром своей крови победить тот холод, который проникает в меня извне, и вдруг с изумлением чувствую, что эта излучаемая Ангелом потусторонняя стужа уже не властна надо мной, никакого воздействия на кожные покровы моего старческого тела она не оказывает. Только теперь понимаю я, как холоден сделался сам.

Слышу хорошо знакомый, бесчувственный и весёлый, детский голосок:

— Что ты хочешь?

— Чтобы ты сдержал слово!

— Думаешь, меня может заботить какое-то слово?

— Если здесь, на земле, закон, данный Богом: верность за верность, слово за слово, — ещё имеет силу, то он должен быть действителен и по ту сторону, иначе небо опрокинется и смешается с адом в первозданный хаос!

— Так ты ловишь меня на слове?

— Да, я ловлю тебя на слове!

Снаружи с прежней силой продолжает бушевать гроза, но оглушительные раскаты грома, трескучие молнии доносятся до меня лишь как приглушенный фон, который рассекают опасно острые, безукоризненно логичные и ясные аргументы Ангела:

— Я всегда благоволил к тебе, сын мой.

— Тогда дай мне ключ и Камень!

— Зачем тебе ключ от несуществующей двери? Книга Святого Дунстана потеряна.

— Ну да, Келли, твоё тупое орудие, сначала пытался взломать её, а потом, естественно, потерял! В таком случае выбора нет и тебе известно, что мне нужно!

— Знаю, сын мой, знаю. Но как можно вновь обрести то, что утратил навсегда?

— Железной хваткой того, кто знает!

— Это не в моей власти. Мы тоже подчиняемся предвечным письменам Судьбы.

— И что же значится в этих предвечных письменах?

— Этого я не знаю. Послания Судьбы запечатаны.

— Ну так распечатай их!

— Охотно, сын мой! Где твой кинжал?

Громы и молнии! Как же я раньше-то не понимал!.. В отчаянии рухнул я на колени перед очагом, словно это был алтарь высочайшей святыни. Но тщетно! Я умолял каменный монолит. Он лишь усмехался. Потом благосклонная улыбка оживила бледно-зелёный нефритовый лик:

— Где наконечник копья Хоэла Дата?

— Потерян…

— И ты дерзаешь ловить меня на слове?

Вновь вспыхивает во мне пламя бессмысленного гнева; скрежеща зубами, я кричу:

— Да, я ловлю тебя на слове!

— Но какой властью? По какому праву?

— По праву жертвы! Властью жертвователя!

— И что ты от меня хочешь?

— Исполнения обета десятилетней давности!

— Ты требуешь Камень?

— Я требую… Камень!

— Будь по-твоему! Через три дня ты его получишь. А пока собирайся в дорогу. Тебе предстоит новое путешествие. Время испытания твоего истекло. Ты призван, Джон Ди!..

Снова один во мраке. В бледном огне грозовых всполохов очаг, разинув свой чёрный и пустой зев, закатывается в злорадном хохоте.

Брезжит рассвет. С несказанным трудом несу я разбитое своё тело через закопченные развалины в тот закуток, где собрано всё, что ещё осталось от имущества Ди. Спина, все мои члены молят о покое, стоит хоть немного согнуться, и боль раскаленным ножом впивается в поясницу. Но я увязываю в узел мои лохмотья к предстоящему путешествию…

Внезапно появляется Прайс. Не говоря ни слова, следит он за моей возней. Потом кряхтит:

— Куда?

— Не знаю. Возможно, в Прагу.

— Он был здесь? У тебя? Это Он приказал?

— Да, Он был здесь. И… приказал! — Чувствую, что теряю сознание…

Конское ржанье. Грохот колес. Странный фурман появляется на пороге и вопросительно смотрит на меня. Но это не сосед, который за добрую треть всех моих сбережений подрядился довезти меня до Грейвзенда! Этого человека я не знаю.

Все равно! Пытаюсь подняться… Ничего не получается. Как-то я буду добираться до Праги пешком там, на материке! Делаю знак человеку, пытаюсь быть понятым:

— Завтра… лучше завтра, мой друг…

Какое уж тут путешествие: я еле-еле поднимаюсь со своего соломенного ложа… Боже, эти боли в пояснице!.. Они слишком… слишком сильны.

Хорошо, что Прайс рядом. Он склоняется надо мной и — шепчет:

— Крепись, Джонни, всё пройдёт. Ничего не поделаешь, старина, бренная плоть! Больной желчный пузырь, больные почки! Это всё проклятый камень! Камень, мой друг, который сидит в твоих почках. Он-то и причиняет тебе такую боль!

— Камень?! — с мучительным стоном вырывается у меня, я бессильно откидываюсь на солому.

— Да, Джонни, камень! Если бы ты знал, как иные мучаются от камня, а единственное средство, которым располагаем мы, медики, чтобы избавить от него страждущего, — это хирургическое вмешательство.

Пронзительная боль вспыхивает огненными снопами…

— О мудрый пражский иудей! Великий рабби Лёв! — Мой стон проступает в тишине вместе с холодными каплями пота на лбу. Так это и есть обещанный Камень? Ради этого я столько лет ждал? Ради этого все мои жертвы? Какая чудовищная насмешка! Кажется, я даже слышу, как ад смеётся мне в лицо: «Камень Смерти, а не Камень Жизни, дал тебе Ангел. Давным-давно… А ты и не знал? Вынашивал в чреве своём собственную смерть, а уповал на жизнь вечную?!»

И до меня доносится далекий голос рабби: «Будь осторожен, когда молишься о ниспослании Камня! Все внимание на стрелу, цель и выстрел! Как бы тебе не получить камень вместо Камня: бесцельный труд за бесцельный выстрел!»

— Тебе ещё что-нибудь нужно? — спрашивает Прайс.