Написано кровью моего сердца. Книга 1. Перипетии судьбы - Диана Гэблдон

О господи…

Он бережно сложил жетоны и спрятал в карман. Потом встретил взгляд Рэндолла.

– Капитан Банкомб говорил вам, что я священник?

Тот удивился.

– Нет, не говорил. – Он явно не понимал, с чего бы Роджеру об этом упоминать, но из вежливости не стал спрашивать. – Мой младший брат тоже священник… э‐э‐э… В англиканской церкви, конечно же.

В воздухе повис невысказанный вопрос, и Роджер улыбнулся.

– Сам я принадлежу к шотландской пресвитерианской церкви. Но, если позволите… Могу ли я вас благословить? Чтобы поблагодарить за неоценимую помощь?

– Я… – Тот недоуменно заморгал. – Да, наверное. Возражать не буду.

Он откинулся на спинку кресла, глядя на стол, и вконец опешил, когда Роджер вдруг подался вперед и крепко схватил его за руки. Хотел было вырваться, но Роджер, глядя ему в глаза, усилил хватку.

– Господь всемогущий, – заговорил он. – Благослови труды наши. Направь рукой Своею и меня в моих поисках, и этого мужчину в его новой службе. Пусть свет Твой всегда озаряет и наш, и его путь, а милосердие вовеки нас не покинет. Вверяю его Твоей заботе. Аминь.

На последнем слове голос сорвался. Роджер, отпустив Рэндолла, закашлял, отвернувшись.

Тот и сам смущенно прочистил горло, но выдержки не утратил.

– Благодарю за… столь добрые пожелания, мистер Маккензи. И желаю вам успеха. Всего доброго.

– И вам того же, капитан. – Роджер встал. – Храни вас Бог.

Бостон 15 ноября 1980 года

Доктор Джозеф Абернатти шел к своему дому, с нетерпением ожидая сытный ужин и холодное пиво. По дороге он достал кипу конвертов из переполненного почтового ящика и на ходу стал их перебирать:

– Счета, счета, это в мусор, в мусор, это тоже, счета, это вообще чушь какая-то, опять реклама благотворительного фонда, счета, приглашение… О, здравствуй, милая. – Он прервался на секунду, подставляя жене щеку для поцелуя, потом сам чмокнул ее в макушку. – О господи, у нас что, на ужин сосиски с квашеной капустой?!

– У тебя – да, – сообщила жена, одной рукой цепляя куртку с вешалки, а другой похлопав его по заду. – А я еду к Мэрилин. Вернусь в девять, если пробок из-за дождя не будет. Что-нибудь интересное в почте есть?

– А то! Сплошное веселье!

Она закатила глаза и ушла прежде, чем он спросил, купила ли она пива. Абернатти бросил письма на кухонный стол и сам заглянул в холодильник. Внутри многообещающе блестела красно-белая упаковка на шесть банок, а в теплом воздухе кухни витали дивные запахи жареной колбаски – не надо было даже снимать с кастрюли крышку.

– Хорошая жена стоит дороже рубинов, – произнес Абернатти, блаженно вытягивая одну банку из прозрачного пластика.

Он почти прикончил первую порцию капусты и наполовину выпил вторую банку, как вдруг, отложив газету со спортивной страничкой, увидал письмо, лежавшее поверх общей кучи. Написано оно знакомым почерком Брианны: размашистым, круглым, с идеальным наклоном букв… Но что-то в этом письме было явно не так.

Абернатти хмуро поднял его, пытаясь понять, в чем дело… и вдруг заметил, что на нем стоит не тот штамп. Брианна писала каждый месяц, присылала фотографии детей, рассказывала о работе, о поместье – и на конверте всегда были британские марки: синие и фиолетовые портреты королевы Елизаветы. На этом же стоял американский штамп.

Абернатти медленно взял письмо, словно оно могло рвануть в руках, и залпом допил остатки пива.

– Пожалуйста, скажи, что вы с Роджем просто возили детей в Диснейленд… – пробормотал он и, набравшись духа, слизнул с ножа остатки горчицы и вскрыл конверт. – Господи, прошу, только бы ничего не случилось… Пусть там будет фотография Джема в обнимку с Микки-Маусом.

К его облегчению, внутри и впрямь оказалась фотография из Диснейленда: брат с сестрой висели на Микки, улыбаясь в камеру. Абернатти рассмеялся. А потом из конверта выпал ключ, судя по всему, от банковской ячейки. Абернатти положил фотографию на стол, сходил за новой банкой пива и уселся, задумчиво читая короткую записку, приложенную к фото.

Абернатти сидел в одной позе так долго, что жир от сосисок успел застыть на тарелке противной пленкой.

– Господи, девочка моя, – тихо сказал Джозеф, глядя на фотографию со счастливыми детьми. – Что случилось? Что значит – проведать бабушку и дедушку?.. И где, черт возьми, Роджер?!

19 июня 1778 года

Филадельфия

Проснувшись, я не сразу поняла, где нахожусь. В деревянное ведро с плеском падали капли воды; сквозь запахи целлюлозы и типографской краски пробивался слабый мускусный аромат тела Джейми и жареного бекона; гремели оловянные тарелки и надсадно ревел мул. Его рев помог мне все вспомнить, и я села, прижимая к груди простыню.

Я была не одета и находилась на чердаке типографии Фергуса. Вчера, когда дождь на какое-то время стих, мы уехали из Кингсессинга. Фергус терпеливо ждал нас в сарае у ворот, рядом с привязанным мулом по имени Кларенс и двумя лошадьми.

– Неужели ты все это время провел здесь? – удивилась я.

– Да вы вроде недолго отсутствовали. – Выгнув темную бровь, он посмотрел на Джейми с тем многозначительным видом, который, похоже, присущ французам с рождения.

Хмыкнув, Джейми взял меня за руку.

– Саксоночка, это я приехал сюда на Кларенсе и попросил Фергуса чуть позже привести для тебя лошадь. Мул не сможет увезти двоих, а моя спина не позволит мне долго идти пешком.

– А что с твоей спиной? – Я насторожилась.

– Ничего такого, что не излечил бы сон на хорошей кровати. – Нагнувшись, он подсадил меня в седло.

В типографию мы вернулись уже в темноте. Я тут же отправила Жермена с известием об этом к Дженни, в дом номер семнадцать, но мы с Джейми легли спать прежде, чем он вернулся. Интересно, кто еще находится сейчас в доме на Каштановой улице и что они делают. Хэл до сих пор там или Йен-младший его выпустил? Если нет, то Хэл, быть может, убил Денни Хантера, или его застрелила миссис Фигг?

Джейми сказал, что оставил Йена присматривать за текущим положением дела – точнее, дел: вчера столько всего произошло! Все, в чем я принимала участие и о чем рассказал по дороге домой Джейми, казалось невероятным и похожим на сон. Единственным по-настоящему ярким воспоминанием был разговор в саду – и то, чем он завершился в сарайчике для садового инвентаря. Мое тело до сих пор сладко ныло.