Безумие толпы - Луиза Пенни

– Пожалуй, об этом рано говорить, во всяком случае, пока я не побеседую с ней еще раз, но прежде мне хотелось спросить у вас: может, вы знаете какие-то подробности, которые могут быть полезны для следствия?

– Например?

– Например, что вам известно о ее отце?

Теперь брови Жильбера сошлись на переносице:

– Об отце? То есть вы хотите узнать не о ее матери? И не о Камероне?

– Нет, нам об этом уже известно. Я имею в виду именно ее отца и сестру.

– У нее была сестра?

Лакост натянуто улыбнулась:

– Да. С тяжелой инвалидностью от рождения. Она умерла при странных обстоятельствах.

– Бедняжка, – механически проговорил он.

– А отец, судя по всему, покончил с собой.

– Неужели? Сплошные семейные трагедии.

– Действительно. И все это, кажется, началось с лечения матери у Камерона и ее последующего самоубийства.

– Мне это кажется некоторой натяжкой.

– Ложной корреляцией?

Жильбер посмотрел на Лакост:

– Да. Пожалуй. Почему вы мне это рассказываете?

– Меня просто интересует, не говорила ли Эбигейл с вами на эту тему, – пояснила Лакост. – Может быть, она обвиняла вас в смерти сестры и отца, а также в смерти матери.

Теперь он сверлил ее недовольным взглядом:

– Нет, ничего подобного она не говорила. А вы собираетесь обвинить меня в этом?

– Обвинить вас, сэр? Нет, конечно нет. Как вы можете отвечать за то, что сделал кто-то несколько десятилетий назад и за тысячи миль отсюда? Вы же в Аллане только присматривали за обезьянками, верно?

– Да, за всеми животными. Ни в каких экспериментах я не участвовал.

– Но вы знали, что там происходит.

– Какое это имеет отношение к вашим подозрениям касательно профессора Робинсон и смерти ее подруги?

Она встала.

– Вы мне очень помогли, сэр. Merci.

Изабель Лакост оставила Винсента Жильбера, который после разговора с ней выглядел гораздо менее самоуверенным, чем до него.

* * *

Жан Ги нашел его час спустя. Не в подвале дома Робержей. Не в коробках на чердаке.

Оно было на виду у всех, а потому осталось незамеченным.

Когда ему стало ясно, что это такое, он положил находку в пластиковый пакет и понес к Гамашу. Тот был с головой погружен в процесс перебирания тысяч книг в библиотеке Робержей: раскрывал каждую, держа за переднюю и заднюю обложку, и встряхивал.

Он приобрел сей полезный навык в самом начале своей карьеры в Sûreté. Но узнал об этом не от первого начальника и наставника. А от своей невесты – Рейн-Мари Клутье.

Опытный библиотекарь, она рассказала ему, что люди часто кладут между страницами книг разные вещи. Деньги. Сушеные и спрессованные цветы. Письма.

Что-то хотят сохранить. Что-то спрятать.

– И где ты его нашел? – спросил Арман, взяв письмо в пластиковом пакете и надевая очки.

– Здесь. – Жан Ги показал книгу. – «Удивительные случаи всеобщих заблуждений…

– …и безумие толпы», – закончил Арман, усмехаясь и покачивая головой.

Он бросил взгляд на тома, из которых вот уже битый час пытался что-то вытрясти. Забыв об одном томе, наиболее очевидном.

– Оно лежало в начале главы «Барабанщик из Тедуорта»[125]. О привидении.

Жан Ги понял, почему не стоит радоваться этой находке, когда Арман подошел к окну и прочел письмо.

Закончив, он неторопливо снял очки, вздохнул и спросил у зятя:

– Где она?

– В кухне вместе с мужем.

Робержи пили чай и собирали пазл – как предположил Гамаш, детского уровня сложности. В итоге у них должно было получиться изображение корзинки со щенками.

– Можно вас на пару слов? – спросил Гамаш, держа вещдок таким образом, чтобы почетный ректор видела его.

Она сжала губы, помедлила, потом встала. Поцеловав склонившегося над пазлом и забывшего обо всем на свете мужа в затылок, она сказала:

– Я буду тут рядом, у печки.

Он не ответил.

Арман дождался, пока Роберж сядет в кресло, и протянул ей письмо в пакете.

– Значит, вы его нашли, – прошептала она.

– Его обнаружил инспектор Бовуар.

Она посмотрела на Жана Ги, и тот по какой-то причине почувствовал себя так, будто сделал что-то нехорошее.

– Улика, Арман? – Она увидела бирку на полиэтиленовом пакете, и это чуть ли не развеселило ее.

– Вы хотите пригласить адвоката?

Теперь она рассмеялась по-настоящему. Вернее, у нее вырвался невеселый смешок.

– В этом нет нужды.

– Расскажите нам об этом письме.

– Разве оно не говорит само за себя?

– Прошу вас, Колетт.

Она взглянула на письмо, потом аккуратно положила его на колени и накрыла ладонями.

– Я не видела его много лет. После смерти Пола ни разу. Впрочем, это не совсем так. – Она посмотрела Арману в глаза. – Я получила его в Оксфорде. Вместе с книгой. Почту доставили на следующий день после смерти Пола. Письма тогда приходили быстро. Но не так быстро, как хотелось бы. Вы его прочли?

Арман кивнул, кивнул и Жан Ги.

– Тогда вы знаете, о чем там сказано. Пол признается в убийстве Марии. Он задушил ее подушкой, пока Эбигейл и Дебби катались на велосипедах. Потом он протолкнул сэндвич ей в гор…

Она замолчала, сделала несколько коротких вдохов, но перевести дыхание, казалось, не могла. Опустила глаза, потом нарочито медленно, дрожащими руками переложила письмо с коленей на диван. Изгнала его. Затем, будто делая над собой огромное усилие, подняла взгляд.

– Он любил этого ребенка. Вы это можете себе представить?

Ей наконец удалось глубоко вздохнуть, а двое мужчин напротив нее пытались усмирить воображение.

Пытались оставаться полицейскими чинами, тогда как отцовское начало в них боролось со служебным беспристрастием.

В этой схватке у стражей закона не было шансов победить. И Гамаша, и Бовуара сразила мысль, точнее, замысел Пола Робинсона, осуществленный в тот день. Он прижал подушку к лицу своего ребенка и задушил его. Но особенной фантасмагорией представлялся сэндвич.

Они подозревали, что именно так все и произошло, с того момента, когда в заключении по результатам вскрытия прочли слово «петехии».

Смерть Марии не относилась к категории ужасающих несчастных случаев.

До настоящего момента Гамаш еще мог надеяться, что убийство несчастной девочки – это дело рук Эбигейл или, что более вероятно, Дебби. Но письмо расставляло все точки над «i». Марию убил ее отчаявшийся отец.

Читать это письмо, написанное его почерком, простыми словами безо всяких прикрас, было тем более жутко.

Колетт сняла очки и вытерла глаза, потом чуть вздрогнула, когда ей на плечо неожиданно легла рука.

– Все в порядке. Я с тобой, – сказал Жан-Поль. Он кротко посмотрел на визитеров. – Вы ее огорчили?

Колетт положила ладонь на его руку:

– Нет. Они друзья. Они пришли