Рассказы о прежней жизни - Николай Самохин

Дело в том, что знакомого холода застали, что называется, в белых тапочках. То есть он как ходил в своих излюбленных демисезонных полуботинках на микропорке, так в них и остался. Не успел купить теплую обувь. Вернее, он даже и не старался. Поскольку все предыдущие зимы были относительно теплыми, знакомого круглый год устраивали его демисезонки.

А тут – неожиданно – минус тридцать. И знакомый закуковал. Правда, он впоследствии вышел из положения: разыскал в сарае старые, немодные теперь боты «прощай, молодость», обулся в домашние тапочки, накрутил портянки из байкового одеяла, потом – целлофановые мешочки (никакой носок такую толщину уже не брал) и все это загнал в боты. Так и проходил ползимы. Не очень красиво получалось, но зато тепло.

Но до этой рационализации знакомый додумался не сразу. А сначала прыгал в своих стылых туфельках. Сослуживцы даже стали жалеть его. Что это, говорили они, Вениамин Орманович, вы себя не бережете. Купили бы теплые ботинки. На здоровье разве можно экономить?

Знакомый послушался сослуживцев и кинулся по магазинам.

В одном ему сказали:

– Были на той неделе.

В другом:

– Загляните через пару дней.

В третьем:

– Иногда завозят…

Тогда знакомый засел на целый вечер дома и составил график, согласно которому выходило, что если, отложив все дела, в течение четырех дней заняться поисками, то в одной из точек, по теории вероятности, будто бы кривая ищущего и кривая теплых ботинок должны пересечься.

Он попросил на работе четыре дня без содержания и начал поиски по этому своему графику. Но, видать, где-то в его расчеты вкралась ошибка – кривая знакомого с ботинками так и не пересеклась.

Тогда он составил новый график, рассчитанный на внезапность. Отпуска без содержания знакомый больше не брал, а заказывал по телефону такси на специально запланированное время и производил неожиданные налеты в магазины, выпадающие по графику. Так он кружил около недели, но результата опять не достиг.

Несколько дней подряд потрясенный знакомый бродил по улицам, не поднимая глаз – рассматривал ноги прохожих. Он никак не мог соединить вместе два этих противоположных факта: отсутствие теплой обуви в магазинах и присутствие ее на ногах граждан. Потом знакомый признавался, что ему тогда даже приходила в голову мысль: может, все эти люди так и родились обутыми в утепленные ботинки.

Он собрал свои графики и отправился в Главобувьторг – проконсультироваться у специалистов.

На лестнице Главобувьторга знакомому повстречался давнишний школьный приятель. Соклассник посмотрел его графики и сказал:

– Выбрось ты к свиньям свою документацию и приходи завтра к одиннадцати. Утрясем.

И ровно через сутки знакомый стал обладателем роскошных, обтекаемых, как локомотив, чехословацких ботинок на искусственном меху…

– Так что все всегда можно достать, – еще раз повторил Паганель. – Включая птичье молоко. Надо только иметь к кому приходить в одиннадцать. А так все есть.

– Кроме рыбы, – подсказала я.

– Совершенно верно – кроме рыбы, – согласился Паганель, вонзая вилку в жирный кусок золотистого палтуса.

Ночевали мы на креслах в аэропорту.

Вечером дважды приходила тетенька со шваброй и выгоняла всех пассажиров под противный моросящий дождь. Тетенька не щадила даже малых детей. Пассажиры, расположившиеся на подоконниках и на полу, выходили на улицу без страха. Кресельники и скамеечники, опасаясь, что их места захватят, перебегали табуном из одного конца зала в другой, не спуская глаз со своих чемоданов. Отдельные счастливчики помогали тетеньке в уборке – двигали туда-сюда кресла. Лица у них сразу делались неприступными, так и казалось, что сейчас они начнут покрикивать: «А ну, посунься! Ишь, расселся!»

В двенадцать часов пришла другая тетенька и закрыла на большую палку туалет.

Потом электричество несколько раз нерешительно мигнуло, как будто человек, державший руку на выключателе, сомневался еще: «Перебьются в темноте или не перебьются?» Наконец, он решил, видимо, что перебьются, – и свет погас.

…В пять часов утра нас разбудил папа.

– Где этот кретин?! – кричал он, схватившись за голову.

Оказывается, только что объявили посадку на дополнительный рейс, но в темноте исчез куда-то Паганель. Тогда дядя Коля, самолет которого пока не летел, твердо сказал:

– Ничего. Вы собирайтесь. Я его разыщу, – и выбежал на улицу.

Вернулся дядя Коля минуты через три – мокрый, но горячий. Видать, он обегал все окрестности. От дяди Коли шел пар.

– Нет нигде, – сообщил он.

– O-o-o-o! – сказал папа. – Держите меня! – И он, приседая, закрутился на месте, словно хотел укусить себя за ухо.

– Володя, Володя! – испуганно схватил его за плечи дядя Коля. – Успокойся, старик!.. Ну, отстанет. Ну, аллах с ним. Догонит потом. Вы летите…

Сонная стюардесса пересчитала нас, тыча в каждого пальцем.

Пять мест были пустыми.

– Ну, как: летим или ждем? – спросила стюардесса выглянувшего из кабины пилота.

Пилот не ответил.

Стюардесса зевнула и пошла закрывать дверцы.

И тут мы увидели, как от аэропорта, прижимая к животу какой-то тюк, вскачь несется Паганель, а за ним гонится дядя Коля с рюкзаком в руках.

На середине дистанции дядя Коля настиг обезумевшего Паганеля и отнял у него чужой багаж.

Оказывается, Паганель с половины ночи спал на втором этаже в пустом гардеробе ресторана, потому что в кресле у него, от скрюченности, занемели ноги. Все это он тут же рассказал нам, глотая воздух раскрытым ртом.

Стюардесса тоже послушала. Потом спросила:

– А билет ваш где?

Паганель побледнел, схватился за грудь и взвизгнул: «Документы!»

В следующий миг он, как десантник, выбросился из самолета и, воздев руки, помчался за медленно удаляющимся дядей Колей.

Пассажиры приникли к иллюминаторам.

Было хорошо видно, как дядя Коля остановился, придержал вихрем налетевшего на него Паганеля, похлопал его по бокам, потом развернул, достал из заднего кармана брюк пропавшие документы и яростно потряс ими.

Какие слова говорил при этом дядя Коля, нам не было слышно.

В Южно-Сахалинске папа купил себе черные кеды. Мы, правда, уговаривали его купить лучше полуботинки, потому как на другой день папе предстояло читать здесь лекцию о современном состоянии физики, и нам казалось, что в кедах он будет выглядеть легкомысленно.

Но папа все-таки сделал по-своему. Полуботинки, сказал он, ему в дальнейшем не понадобятся. А черные кеды, если к ним специально не присматриваться, вполне могут сойти за приличную обувь, каковой они на самом деле и являются, по его глубокому убеждению.