Оборотни космоса - Александр Белаш

— Что на него пялиться? одно расстройство... Давайте истории рассказывать, чтоб не задремать.

— Пожалуй, тут заснёшь... Как-то зябко, парни!

— Вот, был у Хитников боец. Пошёл он как-то к своей милке, а жила она в Иготине. Днёвка, в коридорах голодранцы спят — одни храпят, другие стонут. Идёт он, значит; ничьих больше шагов не слыхать. И чует он затылком, что кто-то его нагоняет. Вроде обычный топот, но какой-то не такой. Боец гордый, не оборачивается. Мол, если спешит прохожий, то попросит уступить дорогу или обойдёт и извинится. Вот сзади подошли совсем близко, шаги замедлились. Он ждёт, когда догнавший слово скажет, но позади тихо. Оглянулся он...

— ...а головы-то у догнавшего и нет, — негромко сказал Дух за решёткой, улыбаясь и по-прежнему не мигая; всех будто шокером тряхнуло. — Водит он руками, хочет слово вымолвить, да нечем. Голова его в дальнем коридоре висит, к трубе за уши подвешена. Висит она и громко разговаривает: «Я торчала на плечах у стражника...»

— Молчи, демон! — вскочил стражник с фонарём. — Нишкни!! Эй, влепи ему разряд!

— Нельзя, Маджух не велел!

— Что ж нам, всю полночь его заклятия слушать?!

— Я не только заклятия знаю, — улыбался Дух. — Ещё молитвы — о здоровье, чтоб его не стало... об удаче, чтоб ушла... о жизни, чтобы кончилась... Вы, пси паршивые, наверное, думали, что вам доверие большое оказали — меня сторожить? Не-ет, вас мне просто отдали. Ведь кто-то должен умереть, верно?

Командир наряда охраны пошёл докладывать Маджуху.

— Мотаси Венец, в зиндане полночные страсти. Pax не ест, не пьёт, смотрит ужасно и всем обещает: «До утра не доживёте». Ребята волнуются, недалеко до беды. Они у меня с бластерами... не ровен час, откроют огонь, а нам за пленника перед Папой отчитываться. Покорно прошу вас, примите организационные меры!

Когда стражников сменили два сверкающих дистанта, вооружённых подвесными импульсными ружьями, Форт унялся, попил воды и смирно улёгся на подстилку, изображая сон. Главное, чтобы у Маджуха хотя бы на пару суток вошло в привычку ставить эти механизмы вместо живой охраны. Четыре плазменных ствола, два тупых, но послушных и живучих полуавтомата, каждый из которых загораживает тушей полтоннеля... совсем неплохо!

Поутру в двадцать первую ночь снова явилась нескончаемая череда паломников. Из их криков следовало, что совершённое Рахом вопиющее кощунство придало ему ореол негативной святости — лично, вручную умертвив жрецов, он скачал на себя осиявшую их чёрную благодать и мог унести её в качестве трофея. Все радовались, что этого не случилось и Эрке не усилился магической энергией преосвященных.

В перерыве Форта помыли из шланга прямо в камере, не выпуская. Стражник с брандспойтом старался не подходить близко к Духу, поэтому вода порой захлёстывала и в соседние отсеки, где — судя по звукам — оживившиеся узники кто жадно пил с пола, кто пытался обмыться. Принесли смену одежды: бельё и просторный косменский комбез с манжетами и застежкой на липучке, по талии — вшитый эластичный пояс; ни пуговиц, ни «молний». Носков тоже не дали — видимо, боялись, что он на них удавится или подавится ими. Пришлось довольствоваться какими-то мягкими туфлями на босу ногу. Жилет вернули чисто выстиранным — похоже, он был чем-то вроде отличительной одежды удальцов, и отказать сыну Папы в праве носить жилет было немыслимо. Зачем-то возвратили шляпу, поблекшую и покоробившуюся от кипячения. Её принесли на вытянутой руке, зажав щипцами, и так поспешно швырнули в камеру, словно она всю дорогу извивалась и кусалась.

— Наденьте эту штуку на себя! А остальные вещи мы сожгли.

Посещение Раха на сей раз было научно продумано. По длине тоннеля поставили разгородку и тем упорядочили потоки зрителей. Запускали их восьмёрками, на погляд отводилось строго определённое время. В руках Форт заметил печатные билеты с изображением силуэта эйджи по пояс (лица и рук нет, на яйцеобразной голове шляпа- «эриданка») и крупной надписью: «Свидетельство о лицезрении Духа Бесследного. Заботами Окурка Папы Мусултына». Судя по возгласам вдали, на выходе билеты гасили штемпелем: «Был. Видел».

Не всем из пришедших был нужен Pax — иные, с болью оглядывая зиндан, выкрикивали чьи-то имена; должно быть, звали тех, кто сидел за щитами.

Один раз очередь затормозилась в неурочный час, чтоб оба хода вдоль разгородки опустели. Ждали кого-то важного. К решётке размашистым шагом подошёл высокий, могучего сложения афро-землянин с ньягонской стрижкой. Одет он был в костюм местного фасона из рыжеватой кожи, с бластером и пистолетом-автоматом в кобурах; ещё на поясе висели два кинжала и мобик, а на шее — бусы и свисток, гравированный узорами.

— Pax, братишка! — оскалившись, воскликнул молодой негр. — Ах, пропасть! Ах ты, пся белая! Не думал я так встретиться с тобой. Едва приземлился — ходил, понимаешь, в рейд за хабаром, — как мне сообщают: «Раха поймали!» Побежал я к Папе, говорю: «Отдай мне, я сам его зарежу». Он отказал мне, представляешь?! Ты узнаёшь своего братика? Это я, Кумбаси!

«Ну и родня у меня! Папа — кот длинноухий, брат — чернокожий; кто же тогда моя мама?.. Наверное, спросить об этом — верх неприличия».

— Помнишь, ты мне письмо прислал? — негр пританцовывал от нетерпения, сияя лицом и сжимая кулаки. — Да за это письмо с тебя шкуру содрать мало. А ещё брат! из одной миски со мной ел. А твой звонок? Вовек не прощу!

«Что ему Pax наговорил по телефону?.. вроде такой мальчик скромный, а со всеми отношения испортил!.. Нет, эти родственники — не подарки. Мои в том числе, включая знакомых. Джомар — Зевс-отец, родивший Дагласов из головы, словно Афину, а повитухой была клиника Гийома. Но сперва Джомар нас проглотил, строго по мифу. Сожрал наши души... Кто наверняка определил, что я безнадёжен? может, меня можно было спасти?»

Кража сознания давно и глубоко волновала Форта. Названый брат мог что угодно горланить за решёткой — если Форт ощущал себя похищенным, он удалялся умом вспять по шкале времени. Только Джомар мог расколдовать его словами: « Албан, сегодня я поведаю всю правду о твоём превращении в киборга».

Но ведь он этого не скажет.

Пятеро. Жёсткая, острая, красная цифра. Албан всегда видел её римской пятёркой — V. B арабской версии она тоже была сильна, сочетая черты крюка-захвата и оскаленной пасти. Пятеро Дагласов. Альф иногда напевал, переиначив одну из шаманских этнических песен, которые пелись надрывным, подземно плачущим голосом под древний барабан:

Пятеро, пятеро их —

тех, что хлеб не едят.

Пятеро, пятеро их —

чей неподвижен взгляд.

Матери нет у них

и не было никогда,

Их породила ночь

да гробовая мгла.

АЛЬФЕР. 18 лет. Инвалид с детства, страдал «болезнью переселенцев». Достигнув совершеннолетия, подал заявку на эвтаназию.

АЛБАН. 27 лет. Наладчик игральных автоматов. Огнестрельные ранения, несовместимые с жизнью.