Женская война - Александр Дюма

— Какой?

— Не угодно ли вашему величеству подписать эту бумагу, которую я уже приготовил, надеясь, что услуги мои будут милостиво приняты моей великодушной повелительницей?

— А что это за бумага?

— Извольте прочитать, ваше величество.

Ловко округлив руку и почтительно преклонив колено, Ковиньяк подал бумагу.

Королева прочла:

«В день, когда я вступлю без выстрела в Вер, обязуюсь заплатить капитану Ковиньяку семьдесят пять тысяч ливров и назначить его комендантом крепости Брон».

— Это значит, — сказала королева, сдерживая гнев, — это значит, что капитан Ковиньяк не вполне доверяет нашему королевскому слову и хочет иметь письменный акт?

— В важных делах документы являются необходимостью, ваше величество, — сказал Ковиньяк с поклоном. — Старинная пословица гласит: «verba volant»[11], а у меня уже и так, да извинит меня ваше величество, многое улетело.

— Дерзкий! — вскричала королева. — Ступайте!

— Уйду, ваше величество, — отвечал Ковиньяк, — но вы не возьмете Вера.

И в этот раз капитан повторил маневр, который так хорошо удался ему в первый раз, то есть повернулся и пошел к двери. Но королева очень рассердилась и уже не вернула его.

Ковиньяк вышел.

— Взять его! — сказала королева.

Гито сделал движение, чтобы исполнить приказание.

— Позвольте, ваше величество, — сказал Мазарини, — мне кажется, вы напрасно предаетесь первому порыву гнева.

— Почему вы так думаете? — спросила королева.

— Потому что, мне кажется, этот человек будет вам нужен, и если ваше величество обидите его теперь, то после надобно будет заплатить ему вдвое.

— Хорошо, — отвечала королева, — ему заплатят, сколько будет нужно, а теперь не выпускать его из виду.

— А, это совсем другое дело, и я первый готов одобрить вашу осторожность.

— Гито, посмотрите, где он, — сказала королева.

Гито вышел и через полчаса вернулся.

— Что же? — спросила Анна Австрийская. — Где он?

— Ваше величество может быть совершенно спокойны, — отвечал Гито, — капитан вовсе не думает уходить. Я навел справки: он живет очень близко отсюда, у трактирщика по имени Бискарро.

— Он туда и ушел?

— Никак нет, ваше величество, он стоит на горе и смотрит на приготовления маршала де Ла Мельере к штурму. Кажется, это очень занимает его.

— А наша армия?

— Она подходит, ваше величество; по мере появления войска строятся в боевой порядок.

— Так маршал теперь же атакует?

— Думаю, ваше величество, что лучше не рисковать и дать войскам отдохнуть одну ночь, а потом уже идти на приступ.

— Целую ночь! — вскричала Анна Австрийская. Так дрянная крепость остановит королевскую армию на целый день и на целую ночь! Невозможно! Гито, ступайте и скажите маршалу, что он должен идти на приступ сейчас же. Король желает ночевать в Вере.

— Но, ваше величество, — начал Мазарини, — кажется, что осторожность маршала…

— А мне кажется, — возразила королева, — что надо тотчас же наказать за оскорбление, нанесенное нам. Ступайте, Гито, и скажите маршалу, что королева смотрит на него.

Отпустив Гито величественным жестом, она взяла короля за руку, вышла и, не заботясь, идут ли за ней, начала подниматься по лестнице, которая вела на террасу.

С террасы, перед которой были вырублены в лесу просеки с величайшим искусством, можно было видеть все окрестности.

Королева быстро осмотрела местность. В двухстах шагах тянулась дорога в Либурн, на которой сверкал белизной домик нашего друга Бискарро. У самой террасы протекала Дордонь, спокойная, быстрая и величественная, на правом ее берегу возвышалась крепость Вер, безмолвная, как развалины; около крепости тянулись вновь построенные ретраншементы. Несколько часовых прохаживались по галерее, пять орудий вытягивали свои бронзовые шеи и показывали из амбразур открытые пасти; на левом берегу расположился лагерем маршал де Ла Мельере. Вся армия, как уже сказал Гито, прибыла на место.

На возвышении стоял человек и внимательно следил глазами за движением осаждающих и осажденных; то был Ковиньяк.

Гито переправлялся через реку на пароме изонского рыбака.

Королева стояла на террасе неподвижно, нахмурив брови, и держала за руку юного Людовика XIV. Он смотрел на это зрелище с явным любопытством и время от времени говорил своей матери:

— Позвольте мне сесть на мою боевую лошадь и пустите меня, прошу ваше величество, к господину де Ла Мельере, который собирается наказать этих наглецов.

Рядом с королевой стоял Мазарини. Лицо его, обыкновенно лукавое и насмешливое, казалось теперь серьезно-задумчивым, что случалось только в важные минуты. За королевой и министром стояли придворные дамы; поскольку Анна Австрийская молчала, они едва смели разговаривать украдкой и вполголоса.

Все на первый взгляд казалось тихим и спокойным; но это было спокойствие ожидающей своего часа мины: одна искра может вызвать взрыв и разрушение.

Все присутствующие с особенным вниманием следили за Гито, который должен был сыграть роль искры для взрыва, ожидаемого с такими различными чувствами.

Армия тоже ждала Гито с большим нетерпением; едва вышел он на левый берег Дордони, едва его узнали, как все взгляды устремились на него. Маршал де Ла Мельере, увидев его, оставил кружок офицеров, с которыми разговаривал, и пошел к нему навстречу.

Маршал и Гито поговорили несколько минут. Хотя река довольно широка в этом месте и хотя офицеры стояли довольно далеко от вестника, однако все заметили, что лицо маршала выражало изумление. Было очевидно, что полученное приказание казалось ему несвоевременным; поэтому он с сомнением взглянул на террасу, где стояла королева со своей свитой. Но Анна Австрийская, поняв его мысль, повелительно кивнула ему головой и махнула рукой. Маршал, давно знавший непреклонность королевы, опустил голову в знак если не согласия, то повиновения.

В ту же минуту по его приказанию три или четыре капитана, занимавшие при нем те должности, которые в наше время исполняют адъютанты, вскочили на коней и поскакали по разным направлениям.

Везде, где они проезжали, только что начатые лагерные работы тотчас прекращались; при звуках барабанов и труб солдаты бросали солому, которую несли, и молотки, которыми вбивали колья для палаток. Все бежали к оружию: гренадеры брались за ружья, простые солдаты — за пики, артиллеристы бросались к пушкам. Произошла невообразимая суматоха от столкновения всех этих людей, бежавших в различных направлениях; однако мало-помалу положение на огромной шахматной доске прояснилось, порядок сменил суматоху, каждый солдат стал на свое место в ряду и под свое знамя: гренадеры — в центре, королевская гвардия — на правом крыле, артиллерия — на левом. Барабаны и трубы замолчали.