Божьим промыслом. Стремена и шпоры - Борис Вячеславович Конофальский

не отваживался. Повисла пауза. И уже при сером небе Волков разглядел бургомистра получше. Лицо того было серьёзно, рядом с ним была парочка офицеров. И они не собиралась отступать.

Конечно, Карл предлагал дело. Конечно, мушкетёры зальют эту небольшую площадь кровью горожан, завалят трупами и ранеными. И, скорее всего, «коробка» из людей начнёт рассыпаться, размякнет, первые ряды, то есть самые лучшие бойцы, полягут, и уже тогда стальная колонна капитана Лаубе опрокинет и рассечёт всё, что останется. И через час всё будет закончено и на площади будет валяться полсотни мёртвых изуродованных тел. Но в том-то было и дело, что Волкову это было не нужно. Он понимал, что это озлобит город до необыкновения. А ведь горожане и так на него злы. Нет, нет, не этого он хотел. Не это ему было нужно. И он, насколько ему это позволяет доспех, оборачивается назад.

— Максимилиан!

— Да, господин генерал.

— Пистолеты у вас заряжены?

— Да, господин генерал. Только утром, перед выездом из монастыря, положил сухой порох.

Это было то, что барон и хотел услышать. И он говорит:

— Капитан Нейман, прошу вас отъехать со мной. И вас, Максимилиан.

Они втроём выезжают чуть вперед, и Волков продолжает:

— Я не хочу устраивать бюргерам бойню, но дело просто так не разрешить. Нейман, вы ведь умете стрелять из пистолета?

— Конечно, господин генерал, — отвечал капитан.

— Максимилиан, отдайте один пистолет капитану, — говорит генерал. — Только незаметно.

Прапорщик, чуть развернул коня и заехав за генерала, сразу достаёт из седельной сумки пистолет и передаёт его капитану.

— Знаете такой механизм?

— У меня почти такой же. Знаю, — заверяет его Нейман.

— Господа, — снова говорит генерал. — Сейчас я поеду вперед и вызову бургомистра на переговоры; как я вам дам знак, вы убьёте его или раните, это не имеет значения. В общем, нам нужно его убрать, он самая большая заноза во всём Фёренбурге.

— Как прикажете, — сразу ответил Нейман.

— Да, господин генерал, — сказал Максимилиан. — Конечно.

— Имейте в виду, дело это опасное, в нас тут же полетят болты, и аркебузы по нам будут палить. Хочу, чтобы вы это понимали, господа.

— Можно я сменю коня? — тут же попросил прапорщик.

Конь у него был и вправду дорогой, видно, по молодой дурости Брюнхвальд взял на дело своего лучшего коня. Но теперь менять его было поздно.

— Если что-то случится с конём, я вам его оплачу, — отвечал ему Волков и добавил: — Всё, господа, дальше тянуть нельзя, бюргеры могут подумать что-нибудь не то. Если вы готовы, то едем.

Офицеры были готовы, и, сказав только: «Карл, будьте начеку», он поехал к баталии горожан.

Нейман и Максимилиан следовали за ним. Волков был спокоен, он даже не опустил забрало, хотя прекрасно понимал, что чем ближе подъезжает к строю противника, тем лучшей целью становится его лицо. И всё-таки был спокоен.

Остановив коня в пятидесяти шагах от первого ряда горожан, он крикнул громко:

— Из любви к миролюбию и неприязни ко всякому насилию и из уважения к жителям вольного города Фёренбурга я, генерал фон Рабенбург, представитель герба Ребенрее, предлагаю бургомистру переговоры! Здесь и немедленно!

Услыхав это, офицеры и сопровождающие бургомистра стали наперебой ему что-то советовать. И, увидав это, Максимилиан, с некоторой опаской, тихо произнёс:

— Не поедет. Испугается.

Это было как раз то, чего Волков опасался больше всего. Но тут дельную мысль высказал капитан Нейман:

— Если захочет, чтобы его люди его уважали, — поедет!

И тут один из людей, что были рядом с Тиммерманом, прокричал на всю площадь:

— Господин бургомистр согласен говорить с господином генералом!

Не испугался. Отлично. Может, потому, что до первых людей Волкова было шагов сто, не меньше, а до первых его людей всего пятьдесят, а может, потому, что просто был храбр; в общем, бургомистр и с ним ещё три человека поехали на встречу к барону.

Тиммерман. Простая одежда ему шла больше. Если взглянуть на капитана Неймана, так подумаешь, что этот человек родился в доспехе. Или тот же Карл Брюнхвальд — латы на нём смотрятся так же естественно, как и простая одежда. Колет или старенькая, видавшая виды кираса на нём были одинаково уместны. На бургомистре же его безусловно недешёвый доспех выглядел не иначе, как на корове седло. Да и подшлемник он напялил под шлем явно большего размера, чем ему был надобен.

Они едва начали своё движение, а генерал услыхал тихий щелчок. Он отлично знал этот звук, так щёлкала откидная крышечка пистолета, что закрывала полочку с затравочным порохом. Нейман приготовил своё оружие, и в том, что оружие и у Максимилиана уже готово, генерал тоже не сомневался.

Тиммерман подъехал к генералу намеренно не спеша, желая показать, что бегать по зову титулованного холуя герцога бургомистр Фёренбурга не будет. Офицеры, его сопровождавшие, тоже были важны, их лица переполнялись спесью, они всем своим видом желали показать, что переговоры эти им не нужны и они уверены в своей победе.

И когда Тиммерман остановился в пяти шагах от генерала, он поклонился и, дождавшись ответного поклона, спросил:

— И что же вы мне собирались предложить, генерал?

— В общем-то ничего, — сурово ответил Волков и спокойным голосом, как будто просил у слуги подавать завтрак, добавил, чуть развернувшись к своим офицерам:

— Время, господа!

Из-под плаща Неймана сразу вынырнула рука, и тут же заскрипело, засвистело колёсико, раскручиваемое пружиной, и высекло сноп ярких бело-голубых искр. Из горожан лишь один сопровождавший бургомистра понял, что происходит; он почему-то выкрикнул громко: «Порох!» — и одной рукой, ладонью в кольчужной рукавице, попытался закрыть, прикрыть от пули лицо бургомистра, да вот только не дотянулся.

Вссс-пахх!

Пуля ударила в горжет Тиммермана. Ударила в самый край и срикошетила тому в левую часть подбородка, но, кажется, не нанесла большого вреда. Волков даже подумал, что дело не выйдет, а бургомистр уже смотрел на него возмущённо: да как вы посмели?! Но продлился этот взгляд едва ли мгновение…

Всс-пахх!

Кони заплясали под всеми, кто был на площади, — от испуга, от дыма, от шума выстрелов животные перепугали друг друга. Седоки едва удерживали их.

Барон не видел, куда ударила вторая пуля, но видел, как Тиммерман схватился рукой за лицо, прикрыл левую часть его, закинул голову и стал заваливаться на спину, воскликнув:

— Ах, что же это?

Двое