Имаго - Юрий Никитин

– Да, – ответил я твердо. – Богу нужныпомощники. Даже соратники! Потому он не создавал готовых работников, а сделализ глины Адама и дал ему свободу воли. Такого было желание Всевышнего – чтобывсе обитатели этого мира имели свободную волю. И если мы хотим выполнить его невысказанную прямо волю, мы должны по возможности быстрее идти к Нему!..

– Гм, все религии клянутся, что ведут человека к Богу…

– Брешут, как поповы собаки. Разбивать лбом каменные плитыпола – это не дорога к Богу. Дорога – это стать, как Бог, бессмертными,могучими, всезнающими.

Шершень поинтересовался с самым коварным видом:

– А что насчет загробной жизни?

– К Богу идут только души – сгустки информации тех, ктоне сворачивал с пути Бога. Кто приближал, как мог, человека к сверкающимвратам, за которыми его с нетерпением ждет Бог. Потому в том сверкающем облаке,что раньше называли раем, вы не найдете оч-ч-чень многих добропорядочныхгусениц, что не забывали посещать церкви, мечети, синагоги и прочие храмы, затовстретите многих личностей, которых никак не ожидаете… Их по невежеству считалии считают богоборцами, еретиками, смутьянами, но они святее папы римского –сами шли к Богу и других тащили. Так что там и Коперник, и Галилей, и Бруно, нонет тех, кто во имя Бога их преследовал.

– А где же те? В аду?

Я ответил хладнокровно:

– Ада нет. Куда девается туман, когда восходит солнце?Мы должны думать о том, как прийти к Богу как можно быстрее.

Шершень умолк, раздумывая над новым вопросом, по глазамвижу, замыслил какую-то пакость, все думает, как посадить этого пророка, тоесть меня, в лужу, но заговорил Лютовой, он начал загибать пальцы:

– Первое, самое важное – сбросить с плеч лишний багаж.Помните старую поговорку: пусти бабу в рай – она и корову за собой тащит? А мынастолько изнежены, что куда там к Богу! В лом встать с дивана и переключитьканалы в телевизоре – пульты дистанционного управления придумали!.. Сейчас всетехнологии развиваются только в одном направлении: ублажить плоть, а не душу.Бравлин прав, это даже не топтание на месте, это откат.

Я кивнул, благодаря за поддержку, сказал настойчиво:

– Мы обязаны идти к бессмертию и Богу. Идти быстро! Аоставшиеся в этом мире – всего лишь животные. Одни милые и пушистые, другие –злые и грязные, но все они – животные, а мы – люди. А если их по-прежнемусчитать людьми, то мы – сверхлюди. Мы, принявшие иммортизм, новый качественныйскачок эволюции.

Майданов помялся, я спросил:

– Вас что-то пугает?

Шершень хохотнул:

– Конечно! Как обычно…

– Нет… – ответил Майданов к нашемуудивлению, – не пугает… уж очень. У вас всех высказывания бывали кудахлеще. А идеи так и вообще… Просто чересчур уж круто!

Я сказал успокаивающим тоном:

– Бессмертие, естественно, не будет проклятием. Прижелании всегда можно пойти тем же путем, что идут звери, птицы и мотыльки. Тоесть прожить отрезок времени и умереть. Но этот отрезок, в отличие от мотылька,человек будет волен определять себе сам.

Майданов ежился. Хоть и демократ, но предпочел бы, чтобыжизнь человеку отмерял кто-то другой. Тогда можно встать в оппозицию идоказывать на кухне, как это гадко и мерзко: определять срок жизни другомучеловеку, когда его естественное и неотъемлемое право – распоряжаться своейжизнью самому! Можно сказать, общечеловеческое право и общечеловеческаяценность.

Лютовой сказал задумчиво:

– Вообще люди сильны только до тех пор, пока отстаиваютсильную идею. У Юсы такой идеи нет. У нас теперь есть.

Майданов вскричал со стоном:

– Да что вы все на Юсу сворачиваете?.. Что у вас за Карфагентакой? Бравлин, а как вы такое можете? Да неужели вы не понимаете такой простойвещи…

Я поперхнулся прямо в чашку, коричневая жидкостьвыплеснулась на белую поверхность. Прибежала Анна Павловна, счастливая, чтоможет помочь, посодействовать, спасти, торопливо вытерла чистым полотенцем,приговаривая, что пустяки, все пустяки, ничего не было, приличные люди такихвещей не замечают, вон вам и на ширинку капнуло, давайте ототру.

– Простите, – сказал я покаянно, – простите,что рассмеялся… Давно уже не реагировал так. Это раньше меня умиляло и смешило,когда какой-нибудь юноша с горящим взором, только что узнавший, что существует,к примеру, политика, с жаром начинал обвинительную речь против меня словами:«Да неужели вы не понимаете такой простой вещи…», а когда год спустя он или емуподобный услыхивал об экономике, начинал все теми же словами: «Да неужели вы незнаете такой простой вещи…», и старательно объяснял мне все войны, открытия,любовь и верность – чисто экономическими мотивами. Когда еще чуть позже он илионый узнавал о Фрейде и о том, что все объясняется подавленными сексуальнымимотивами, начинал теми же словами: «Да неужели вы не знаете такой простой вещи,как…», и объяснял все события в мире, сообразуясь с только что услышаннымиоткровениями. Простите, Андрей Палиевич, я не хочу сказать, что мне придетсяотвечать на глупостя, которые я прошел еще в детсадике… Просто так уж совпало,что начали чересчур традиционно.

Он в смущении развел руками:

– Уж простите, Христа ради… Действительно, ко мне тожетак обращались не однажды даже совсем утята. Меня это смешило. Но неужели и я…Гм, простите великодушно. Но все-таки я не понимаю, как можно вот так, будучикультурным и образованным человеком, имея докторскую степень, становиться насторону талибов и прочих невежественных фундаменталистов…

Я ощутил внезапную усталость, разговор крутится вокруг даоколо одного и того же, надоело, надо заканчивать и двигать домой.

– Я уже говорил о трудном выборе римлянина, –сказал я. – Даже не плебея, а образованнейшего римлянина, философа,знатока римского права, историка и культурного человека… который разговариваетс первохристианином. Естественно, невежественным и, скорее всего, неграмотным.Как вы полагаете, легко ему, культурному римлянину, понять точку зренияхристианина?..

Бабурин возопил:

– Да что ты про этот гребаный Рим снова? Обрыдло! Онуже в печенках у меня сидит!

Я ответил хладнокровно:

– А зачем придумывать новые аргументы, если этот тебяпод корень?..

– Так уж и под корень…

– Тогда опровергни, если сумеешь.

Бабурин фыркнул:

– Ну, знаешь, мне он просто не нравится, вот и все моеопровержение. Просто давай другое, и все тут! Я люблю разное, цветное. Хоть ини фига в нем не понимаю.

Я кивнул в сторону Майданова:

– Он хоть признается… Не странно ли… вернее, не должноли настораживать то, что наша, да и не только наша, интеллигенция абсолютнозаодно с тупейшим быдлом по поводу таких животрепещущих вопросов, как давитьили не давить талибов, ставить или не ставить памятник Петру в Москве, даватьамнистию уголовникам или нет… Мы знаем, что большинство всегда неправо, но еслинаша интеллигенция выкрикивает те же лозунги, что и пьяный слесарь у пивноголарька, то я, как оптимист, должен сказать, что этот слесарь поднялся до уровнятитанов мысли, да?