Жернова истории - Андрей Колганов

Оказалось, что точно, по нашу. И закрутилась карусель. Из губисполкома – в Губэкосо, из Читинской таможни – в губотдел Погранохраны ОГПУ, из губернского отделения Дальпотребсоюза – в Читинское бюро лицензий НКВТ… Встречи, беседы, копание в папках с документами… Густые клубы папиросного, а подчас и махорочного дыма…

А затем – снова в путь. По распоряжению председателя Дальревкома Я. Б. Гамарника нам подали поезд, состоявший из трех вагонов «владикавказского» типа – полубронированный салон-вагон самого Гамарника для руководителей комиссии, вагон I класса для остальных ее членов и вагон II класса для охраны.

– Охрана-то зачем? – тихонько интересуюсь у одного из местных сопровождающих, наблюдая краем глаза, как в вагон садятся несколько бойцов из войск ОГПУ, двое из которых тащат «льюис» и тяжелые диски к нему. – Не жирно ли нам будет?

– Что вы, что вы! – горячо зашептали мне в ответ. – Вы не знаете, что тут весной и летом творилось! Белые банды лезли из-за кордона одна за другой, напролом. Тут форменные бои были. На погранзаставы нападали, села грабили, железнодорожные пути взрывали, некоторые даже на станции врывались. В мае убили секретаря Дальбюро ЦК товарища Анохина! Правда, вот уже с месяц стало потише. 36-я дивизия, Кубанская кавбригада, войска ОГПУ и чоновцы их крепко побили. Самого генерала Мыльникова в прошлом месяце в плен захватили. Но многие ушли в Маньчжурию, и в любой момент жди от них пакости. А уж хунхузы – так те вдоль границы постоянно балуют.

Да, веселая у них тут жизнь, как я погляжу. При таких делах «льиюс» и впрямь лишним не будет.

С помпой отбываем дальше. Теперь наш путь лежит к Благовещенску. Город не стоит на Великом Сибирском пути – к нему ведет небольшая (каких-то 108 км!) боковая ветка от станции Бочкарево. В Благовещенске нас крутит та же карусель, что и в Чите. И опять бросок по железной дороге, на этот раз – до Владивостока, минуя Хабаровск. Однако остановиться в Хабаровске нам все равно пришлось. Хотя восстановление разрушенного во время Гражданской войны пролета железнодорожного моста через Амур уже идет полным ходом, вагоны через реку пока еще приходится переправлять на импровизированных паромах из речных барж.

Но вот и Владивосток. Здесь, в Приморской губернии, так же, как и в Чите и в Благовещенске, приходилось выкраивать время еще и на то, чтобы побродить по местным магазинам, лавкам, базарам, толкучкам – посмотреть где, чем, кто и почем торгует. Это надо самому видеть, и тогда получишь самое точное представление о том, почему процветает контрабандная торговля и какую роль она играет в жизни этого края.

Прямо скажу – ни магазины госторговли, ни кооперативные лавки не баловали ни ассортиментом, ни ценами. Ситец шел по полтиннику за аршин, а самый дешевый – по сорок пять копеек, трикотаж – по рубль семьдесят – рубль девяносто, сукно – за двенадцать с полтиной, чай стоил четыре рубля тридцать копеек за пачку. Да, и это при нынешних-то зарплатах! Тут даже на партмаксимум особо не разгуляешься, а если кто живет на двенадцать – пятнадцать рублей в месяц? Только голод кое-как заглушить, а все остальное уже и не укупишь! Ходи голый и босый… То-то, я смотрю, в этих магазинах и народу совсем нет.

Со мной одновременно в кооперативную лавку заглянул лишь один покупатель, похоже, из советских служащих не самого низкого полета. Долго присматриваясь к выложенной на прилавок мануфактуре, он потыкал пальцем в штуку ситца и поинтересовался:

– А повеселей расцветочки не найдется?

– Весь товар перед вами, – буркнул приказчик.

– И за это унылое дерьмо я должен отдать по полтиннику за аршин? – возмутился прилично одетый клиент. – Нет уж, по крайней мере, у «Кунста и Альберте» мне такой дряни точно не предложат. А у братьев Чуриных на китайский ситец и цены вполне божеские. – Махнув рукой, покупатель резко повернулся и пошел прочь.

Решаюсь задать приказчику вопрос, что называется, в лоб:

– А не проторгуетесь с таким-то ценами? Покупателей же, смотрю, к вам калачом не заманишь?

Приказчик, молодой парень, одетый в видавший виды пиджак с поддетым под него шерстяным жилетом домашней вязки, равнодушно бросил:

– Как начальство цены выставляет, так и торгуем.

– И много ли продать ухитряетесь?

Парень неопределенно пожал плечами, явно не намереваясь углубляться в эту тему.

Китайские лавки на базаре и лотки мелких торговцев радовали глаз гораздо большим разнообразием товаров, да и цены тут были не такие кусачие. Сапоги, например, можно было купить рублей на пятнадцать дешевле, чем в госторговле. А ведь для кого-то эта разница равна всему месячному заработку! Ситец шел по тридцать – сорок копеек за аршин. Напрямую спрашиваю одного лоточника:

– Чего же так дорого? За аршин ситца – сорок копеек? В Харбине тот же аршин, говорят, двугривенный стоит!

– И-и, милай! – весело осклабившись, проговорил торговец. – Иде мы, а иде тот Харбин! Ты еще энтот ситец привези! Весь товар оттудова китаезы на себе тащат, а мы у них уже тута берем на продажу. И ведь кажному еще свой барыш с того надо иметь. А коли наша цена высока – иди вона в кооператив! Пойдешь по шерсть, а придешь стриженый. – И лоточник тихонько захихикал.

Чай в китайской лавке был заметно дешевле центросоюзовского – всего два с полтиной за пачку. Учитывая харбинскую цену в семьдесят – девяносто копеек, навар, при всех издержках контрабандистов, должен был получаться солидный.

На базаре, почти не озираясь, в открытую торговали спиртом – пол-литровую бутылку предлагали за два червонца. Поторговавшись, можно было сбить рубль, а то и два. Но все равно – дорого. Видимо, отсутствие спирта и водки в госторговле позволяло контрабандистам безбожно вздувать цены. Ведь в Харбине литр спирта стоил всего лишь немногим более шести рублей.

Рынок был веселым местом. Тут помимо собственно торговых заведений были и меняльные конторы, потому что на рынке свободно расплачивались и новыми советскими деньгами, и старыми царскими, и китайскими, и японскими йенами, и американскими долларами… Подхожу к одной из таких лавок, чтобы прикинуть, как рынок ценит советский рубль, и чувствую, как кто-то тянет меня за рукав. Оборачиваюсь.

– Эй, гаспадина таварис! – громким шепотом обращается ко мне мальчишка не старше двенадцати лет, наряженный в какие-то дикие обноски. Национальность его определить трудно, как у любого беспризорника со стажем, но что-то азиатское в нем проскальзывает. Бурят? Монгол? Китаец? Может быть, гольд (сиречь нанаец)? Или мешаный? Акцент, во всяком случае, какой-то есть. – Атдахнуть хоцис? Пакурить?

Это он что имеет в виду? Покурить? Уж не в опиекурильню ли зазывает?

– Благодарю, – холодно бросаю в ответ, – зельем не балую.

– Слусай, не хоцис курить – ни нада! Тагда давай на девоцек пасматри! – не отстает пацан. – У нас девоцки есть, сладкия! Какую захоцис, такую найди. Русски, китайски. Китайски оцень харос, многа уметь! – Мальчишка покачал головой и поцокал языком, как заправский торговец, расхваливающий свой товар. – Савсем маленьки есть, свежи, как весенни цвиток пряма! – Зазывала не отставал в надежде на мелкую подачку за услуги.