Иди на мой голос - Эл Ригби

– У вас умопомрачительно серьезный вид… Лоренцо не поверил бы своим ушам!

Он подхватывает арию сквозь смех, иногда ахая и прижимая к груди руку за Донну Эльвиру. Вечер летит дальше…»

[Лоррейн]

Лавиния Лексон слушала нас молча; ее лицо оставалось каменным. Она лишь курила, гася сигареты в пепельнице, одну за одной. Дыма в комнате было много; чуткий Нельсон перебрался к приоткрытому окну. Хозяйка клуба же наоборот, вернулась за стол, а я заняла место между ними – в кресле с высокой спинкой. Когда мы замолчали, женщина прикрыла глаза.

– Бедная Джорджетт. Если бы я могла подумать…

– Так вы отдадите нам ее личное дело?

– Теперь, пожалуй, отдала бы, но… – она сделала паузу, – люди моего покровителя забрали его.

– Такое раньше случалось?

– Да. Они брали дела и больных, и работников. Например, – она вдруг нахмурилась, – Альберт Блэйк. Боже, нет, я просто не верю! – Она эмоционально всплеснула руками. – Джордж… как, говорите, она убивала?

– Подсыпала в сладкое яд.

Руки женщины опустились. Она вся задрожала. Нельсон подался вперед.

– Есть что-то, о чем вы должны рассказать, верно? Не юлите.

Она медлила, собираясь с силами. Я глянула на Падальщика с немой угрозой. Некоторые мои слова он слышал всегда, даже телепатически. Например, «Заткнись».

– Понимаете, Джордж заболела не просто так. Воспаление мозга случилось после того, как ее две дочки… не знаю, как сказать… они часто гуляли вечером, в Кенсингтоне ведь безопасно, особенно вблизи садов, и…

Я догадалась о дальнейшем. Лавиния Лексон перевела взгляд с Нельсона на меня.

– Тот, кто сделал с девочками страшные вещи, а потом убил их и повесил на вязе…

– Затолкал во рты обеим конфеты, – тихо закончил сыщик. – Я слышал об этом деле.

– Она осталась одна, муж ушел. А потом, наверное… – Лавиния Лексон встряхнула головой. – Боже, это безумие! Она не могла согласиться! Не могла! Она была доброй, и…

– Я вас понимаю, – тихо сказала я.

«Она не могла». Тоже. Кажется, у нас с этой женщиной было много общего.

– Что ж… – начал было Нельсон.

Лавиния Лексон вдруг вскочила и уставилась на нас безумными глазами.

– Не закрывайте его! Не закрывайте мой клуб, молю! Те, кто приходит ко мне сейчас, они… они не убийцы! Я клянусь, я ручаюсь, я…

– Мы знаем. – Сыщик вздохнул. – Клуб никто не тронет, по крайней мере, сейчас. Вот только не думаю, что ваш покровитель пришлет вам еще чек. На вашем месте я был бы осторожен и уехал на ближайшие несколько недель.

Она мгновенно успокоилась. Теперь она уже странно, безмятежно улыбалась.

– Несколько человек скоро уйдут. Я нужна здесь. У них должны быть осенние балы.

Она думала только о своем деле, ни о чем другом. В этом я тоже узнавала себя.

– Вам решать. – Я всмотрелась в ее лицо. – И все-таки… не можете сказать что-то, что выведет на вашего покровителя?

Она задумалась, потом плавно открыла ящик стола. Она прятала лицо, но я видела: по нему текут слезы. Вся ее жизнь, все, что она создала и берегла, рухнуло в минуту, когда мы переступили порог. Вряд ли теперь был шанс это исправить.

– Ее письмо. – Мисс Лексон протянула нам конверт. – Или его… но мне кажется, все же женщина. Такой странный почерк, старомодный…

Я взяла лист и всмотрелась в слова, написанные аккуратно, но с резким наклоном. Да… почерк был мне знаком, подделать его было бы трудно. В совершенно неповторимой манере выводились заглавные, украшались завитками и черточками. Так писала Фелис.

– Ее. – Я посмотрела на Нельсона. Тот сухо кивнул, поднимаясь на ноги.

– Нужно позвонить в Скотланд-Ярд. Есть телефон?

– Есть. – Лавиния Лексон прошла к двери. – Я вас провожу.

Они вышли, оставив меня. Некоторое время я боролась с желанием осмотреться на предмет того, что хозяйка могла утаить. Но если она вернется, ситуация выйдет неприятная. И я просто подошла к глобусу. Интересная работа: лакированное дерево, цвета поблекли, будто глобусу много лет. Некоторые города на карте помечены: в точки, обозначающие их, воткнуты золотые булавки. Лондон, Москва, Венеция, Вена, Нью-Йорк, Дели и Киото. Взявшись пальцами за булавку на месте Лондона, я зачем-то выдернула ее.

Глобус заскрежетал. Северное полушарие отошло наверх, внутри оказался толстый винтовой штырь. Южное полушарие представляло собой что-то вроде гигантской шкатулки из семи отделений. Шесть, казалось, были запаяны сверху, одно – открыто. Там сейчас было пусто. Уловив звук шагов, я быстро вернула булавку на место. Глобус закрылся.

– Не скучали?

Мисс Лексон стояла на пороге, пристально глядя на меня.

– Забавная вещь. – Я указала на глобус. – Зачем вы вставляете в него булавки?

– Он был здесь, еще до того как я сняла дом. – Женщина подошла. – Это что-то вроде шкатулки с секретом, если выдернуть булавку, откроется. Но я не пользуюсь, боюсь сломать. Вот, смотрите.

Она выдернула булавку на месте Вены. Я постаралась изобразить удивление. Верхняя половина глобуса снова отъехала, на этот открылось другое отделение, тоже пустое. Я с трудом скрыла разочарование. Мне почему-то пришло в голову, что тут Фелисия могла бы хранить ключи от своих тайных квартир.

– Здорово… – Мне хотелось сказать что-то еще, и я добавила: – Ваш клуб – удивительное место. Мой отец тоже не осуществил мечту перед смертью, ему бы понравилось.

– А какая мечта была у вашего отца?

– Разводить лошадей. Ухаживать за ними. Каждый день ездить верхом. Смогли бы?

Она улыбнулась мне, а потом, протянув руку, провела по деревянной поверхности глобуса. Пальцы подрагивали.

– Конечно. Прекрасная мечта…

«– Те девушки – чудесные волшебницы. Как думаете, есть у нас шанс полетать на этой их… macchina?

– Только если дож расщедрится и выпустит их из Венеции. А я сомневаюсь, что он сделает это раньше, чем получит флотилию.

Потрясающая весть о летающем корабле, построенном руками двух женщин, все же просочилась в газеты. Об этом уже говорят везде, куда ни придешь. Немного отступила на задний план даже война с турками, хотя в последние месяцы именно она была предметом основных столичных пересудов. Теперь же итальянка, англичанка и их фрегат затмили идущие в атаку полки́. Ведь наш век стремительно летит к финалу. Это уже XVIII век нашей эры, а если смотреть дальше Христа, то человек – довольно древнее создание. Неужели он наконец нашел путь к Господу? Аэростаты Шарля, Розьера и Монгольфье[51], творения мужчин, оказались лишь первыми несмелыми шагами: способные подняться, они не справлялись с беспощадным ветром и лишены были настоящего управления. Это же судно, по слухам, работает не на шаре, а на внутренней топке и искусно встроенных баллонах с горячим воздухом и может маневрировать. Пока слухи туманны и не подтверждены, но Моцарт уже не выпускает газету из рук.