Альпийская крепость - Богдан Сушинский

«Гонцом Кальтенбруннера» оказался некий Клаус Штайн, только что произведенный из шарфюрера, то есть унтер-фельдфебеля войск СС, в офицеры. Это был двойник Гиммлера, судьба которого еще недавно висела на волоске, поскольку рейхсфюрер С С откровенно опасался, что враги постараются убрать его, поставив во главе СС двойника-марионетку.

Штуберу всего дважды удалось видеть вождя СС вживую, но, судя по картинкам его памяти и по тем впечатлениям, которые сохранились после просмотра всевозможных публикаций, унтерштурмфюрер действительно был похож на Гиммлера. И если бы он появился в сопровождении адъютанта, личного секретаря и прочей свиты, да к тому же — в фельдмаршальской шинели и с соответствующими знаками различия, то кто знает…

Предписание, доставленное самим Штайном в опечатанном пакете, оказалось довольно пространным. Впрочем, иначе и быть не могло. «Имперской важности, — прочел барон. — Предписание. В излишние разговоры с унтерштурмфюрером СС Штайном не вступать. Общение с ним посторонних крайне ограничить. Любопытство жестко пресекать. Какую-либо схожесть с известной личностью отрицать. Вплоть до дальнейших указаний, гарантировать полную скрытость пребывания. Скорцени: обеспечить поддельным удостоверением личности. Перед “днем X” убедиться в готовности Штайна выполнить возложенное на него задание особой имперской важности — публично предстать перед “союзниками” под видом рейхсфюрера СС, скрывающегося под чужим именем, чтобы затем на их глазах достойно “уйти”. В случае проявления Штайном трусости, немедленно нейтрализовать его. После прочтения, документ уничтожить. Обергруппенфюрер СС Кальтенбруннер».

— Вам известен текст этого приказа? — спросил Штубер, уже направляясь к машине, которая должна была доставить двойника Гиммлера в замок Шварцбург. Более надежного места содержания этого типа придумать было невозможно.

— В общих чертах, господин комендант, — с сонливой ленью в голосе ответил лже-рейхсфюрер.

— В таком случае не стану утомлять вас излишним чтением. — Уже достав из кармана зажигалку, Штубер взглянул на двойника и заметил, как тот поневоле потянулся рукой к приказу, который вот-вот должен будет превратиться в пепел. — Все-таки вам хочется взглянуть на этот документ? — почти сочувственно добавил он.

Штайн воровато осмотрелся и сначала кивнул, а затем произнес:

— О чем бы там ни шла речь, господин комендант, моего отношения к тому заданию, к которому меня так долго готовили, это не изменит.

— Собственно, ничего тайного или необычного для вас в предписании не содержится, — протянул ему бумагу.

Барон понимал, что последние дни рейха, дни его агонии, выдадутся очень нервными, и лучше, если двойник будет знать, какие инструкции по поводу его судьбы получил комендант. Кроме всего прочего, это могло облегчить их дальнейшее общение.

Двойник бегло прошелся взглядом по тексту и вернул послание Штуберу.

— Вы правы: ничего, что могло бы изменить мое отношение к заданию. Я останусь верным слову, которое дал рейхсфюреру СС Гиммлеру.

Вилли у него на глазах сжег предписание, а пепел тщательно растоптал-развеял подошвами сапог. Повелев Штайну садиться на заднее сиденье, барон молча вывел машину за пределы Мюнхена и повел ее на юго-запад, в сторону Альп. При этом Штубер заметил, что никаких особых приготовлений к обороне городе до сих пор не велось.

Да, кое-где стояли зенитки, у нескольких зданий виднелись баррикады, выложенные мешками с песком. Однако все это выглядело слишком легкомысленно, особенно если учесть, что недавно Гитлер издал приказ «об обороне всех без исключения германских городов в любой ситуации», в котором говорилось, что всякие переговоры о сдаче города следует считать изменой, а виновных в их ведении нужно приговаривать к смертной казни[102].

Вскоре они вошли на участок дороги, оказавшимся мокрым от дождя, фронт которого так и не дотянулся до столицы Баварии. Барон повел машину осторожнее, то и дело объезжая небольшие колонны армейских грузовиков и тягачей.

Как комендант, Штубер обязан был бы выяснять, что это за подразделения, как они очутились в тылу и что их командиры намереваются предпринимать, оказавшись в зоне «Альпийской крепости». Однако барон не стал прибегать к этому бессмысленному занятию, прекрасно понимая, всех этих людей гнал сюда, в горы, пораженческий инстинкт самосохранения. Их можно считать трусами, можно наслать на них карателей и полевые суды… Но уже через несколько дней окажется, что только благодаря своей, не трусости, нет, а…предусмотрительности эти люди сохранили для новой Германии себя и своих подчиненных.

Позабыв о скорбных обязанностях коменданта, Штубер бросал умиленные взгляды на зеленеющие луга и холмы предгорья, на почти не пострадавшие от авиации противника хижины горцев, и с радостью вырвавшегося на волю горожанина отмечал, что теперь-то весна уже не отступит и что даже здесь, в холодных Альпах, зима навечно уйдет вместе со всем тем, что было связано с последней зимой войны.

Подумав об этом, барон оглянулся на упорно молчавшего двойника рейхсфюрера и обнаружил, что тот безмятежно спит.

И это после прочтения инструкции Кальтенбруннера! «Мне бы такие нервы, — подумал барон, но тут же мысленно сказал себе: — А чем ты отличаешься от этого смертника-двойника? По существу, ничем, такой же смертник».

— Вы хотели меня о чем-то спросить, господин комендант? — услышал Вилли после того, как, после крутого поворота, на котором взвизгнули тормоза, оглянулся еще раз, теперь уже как-то машинально.

— Существуют ли какие-то особые условия, которые вы выдвинули, соглашаясь на то, чтобы умереть, выдавая себя за Гиммлера?

— На фронте мне выпало служить сапером. Меня сотни раз посылали на верную смерть, не спрашивая при этом согласия. Но однажды я не выполнил приказ, и военно-полевой суд приговорил меня к расстрелу. Очевидно, меня так и расстреляли бы, если бы не случайно нагрянувший штандартенфюрер СД, который, увидев меня, воскликнул: «Да это же вылитый Гиммлер! Стопроцентный двойник! Кто он такой? Откуда он тут взялся?!». И только потому что я оказался похожим на Гиммлера, которого до этого никогда в жизни не видел, торопиться с расстрелом гестапо не стало. Испугались, что ли.

— Поосторожничали, скажем так, — поддержал разговор Шту-бер. — И что происходило после того, как ваш и их испуг прошел?

— После этого последовало письменное распоряжение Скор-цени, только подписанное, по его просьбе, обергруппенфюрером СС Кальтенбруннером: «Оправдать. Освободить. Срочно доставить в Главное управление имперской безопасности, в распоряжение Скорцени». Таким образом, меня спасли не только от смерти, но и от позора. Причем не только меня, но и мою семью.

— То есть никаких особых условий вы теперь уже не выдвигали? Из благодарности за былое спасение.