Половина желтого солнца - Нгози Адичи Чимаманда

Ричард всматривался в лицо Кайнене, ища хотя бы намек на отчуждение, тень злобы, хоть что-нибудь. Но ничего не находил. Сам он тоже, против ожидания, не чувствовал неловкости, стыда, груза воспоминаний, снова встретившись при ней с Оланной.

7. Книга: Мир молчал, когда мы умирали

Вместо эпилога он написал стихотворение, подражание стихам Океомы, Называется оно:

МОЛЧАЛ ЛИ ТЫ, КОГДА МЫ УМИРАЛИ?

Ты видел снимки в шестьдесят восьмом —

Детей, чьи волосы рыжели, выгорали,

И превращались в жалкие пучки,

И как сухие листья облетали?

Представь себе ручонки-зубочистки

И животы — надутые мячи.

То был квашиоркор — страшнее слово

Едва ль найдется, сколько ни ищи.

Нужды нет представлять — ведь были снимки

В журнале «Лайф», на глянцевых страницах.

Ты видел? Мимоходом пожалел

И отвернулся, чтоб обнять девицу?

Бледнела кожа, будто жидкий чай,

Под ней синели вены паутиной.

Смеялись ребятишки, а фотограф

Нащелкал снимков и ушел, один.

31

Оланна увидела четверых оборванных солдат, тащивших на плечах труп. От ужаса у нее закружилась голова. Оланна застыла, уверенная, что несут Угву, и лишь когда солдаты быстро, молча прошли мимо, она поняла, что для Угву он слишком высок. Пятки его, все в трещинах, были облеплены слоем сухой грязи: он сражался босиком. Оланна, глядя вслед удалявшимся солдатам, силилась побороть дурноту, унять недоброе предчувствие, вот уже много дней туманившее ум.

Потом она рассказала Кайнене, как боялась за Угву, как ей казалось, что за каждым углом поджидает беда. Кайнене обняла ее и успокоила: Маду поручил всюду искать Угву. Но когда Малышка спросила: «Угву сегодня вернется, мама Ола?» — Оланне подумалось, что и у Малышки тоже дурное предчувствие. Потом тетушка Оджи передала чью-то посылку, и Оланне пришло в голову, что там весточка об Угву. Трясущимися руками она взяла завернутую в коричневую бумагу коробку, потрепанную, прошедшую через множество рук, — и узнала почерк Мухаммеда, изящный, с красивыми росчерками. Посылка была на ее имя. Внутри оказались носовые платки, тонкое белье, несколько кусочков мыла «Люкс», шоколад. Можно было только удивляться, как эти сокровища дошли нетронутыми, пусть даже через Красный Крест. Письмо Мухаммеда было написано три месяца назад, но до сих пор хранило слабый мускусный аромат.

Я отправил тебе столько писем, но не знаю, какие из них дошли. Моя сестра Хадиза в июне вышла замуж.

Я все время о тебе думаю. Я стал намного лучше играть в поло. У меня все хорошо, и не сомневаюсь, что у вас с Оденигбо тоже. Очень прошу, постарайся ответить.

Оланна повертела в руке шоколад, глянула на надпись «Сделано в Швейцарии». И швырнула плитку через комнату. Письмо Мухаммеда оскорбило ее, настолько не вязалось оно с ее жизнью. Впрочем, откуда ему знать, что у них в доме нет ни крупинки соли, что Оденигбо каждый день пьет кай-кай, что Угву забрали в армию, а она продала свой парик? Откуда ему знать? И все — таки Оланну разозлило, что Мухаммед верен своим прежним привычкам, верен настолько, что спокойно пишет об игре в поло.

Постучала тетушка Оджи. Оланна медленно сосчитала про себя до десяти, отворила дверь и протянула ей кусочек мыла.

— Спасибо. — Тетушка Оджи схватила мыло, поднесла к носу, понюхала. — Но посылка-то была немаленькая. Больше вы ничем со мной не поделитесь? Разве консервов не прислали? Или вы их бережете для своей подружки-диверсантки Элис?

— Ну-ка, верните мне мыло, — возмутилась Оланна. — Отдам матери Аданны, она умеет быть благодарной.

Тетушка Оджи приподняла блузку и сунула мыло в дырявый лифчик.

— Я тоже благодарна.

С улицы донеслись крики, и Оланна с Оджи выбежали во двор. Отряд ополченцев с мачете в руках гнал двух женщин. Те с плачем ковыляли по дороге; одежда их была изодрана, глаза красны от слез. «Чем мы виноваты? Мы не диверсантки! Мы беженки из Ндони, мы ни в чем не виноваты!»

Пастор Амброз выскочил на дорогу с молитвой:

— Господи, изничтожь диверсантов, что указывают путь врагу! Спали их священным огнем!

Выбежали соседи, и вслед женщинам полетели камни, плевки и насмешки.

— Повесить бы им шины на шею да сжечь! — заорала тетушка Оджи. — Сжечь всех диверсантов до единого!

Складывая письмо, Оланна вспомнила дряблые животы женщин в дырявых тряпках и промолчала.

— С этой Элис надо держать ухо востро, — в который раз предупредила тетушка Оджи.

— Да оставьте вы Элис в покое. Никакая она не диверсантка.

— Она из тех, кто уводит чужих мужей. Каждый раз, когда вы уезжаете в Орлу, она сидит на крылечке с вашим мужем. Даже если она не диверсантка, все равно женщина непорядочная. Поосторожнее с ней.

Оланна растерялась. Оденигбо не говорил, что в ее отсутствие проводит время с Элис. При Оланне он вообще ни разу и словом не обменялся с соседкой.

— Ладно, буду осторожнее. — Оланна заставила себя улыбнуться.

Тетушка Оджи будто хотела прибавить что-то еще, но передумала и напустилась на сына:

— Ступай отсюда вон! Совсем сдурел? Ewu awusa![94]Знаешь ведь, что сейчас начнешь кашлять!

Чуть позже Оланна, взяв кусок мыла, постучалась к Элис условным стуком: три коротких, быстрых удара. Глаза у Элис были заспанные с темными кругами.

— Вернулась? — сказала она. — Как там сестра?

— Отлично.

— Видела тех несчастных женщин, над которыми издеваются и зовут диверсантками? — Не дожидаясь ответа, Элис продолжала: — Вчера так же издевались над беженцем из Огоджи. А за что? Нельзя бить людей за то лишь, что Нигерия бьет нас. Взять, к примеру, меня: я уже два года не ела как следует. И сахара в рот не брала. И воды холодной не пила. Откуда у меня силы помогать врагу?

Элис всплеснула тоненькими ручками, и то, что Оланна всегда считала хрупкостью и утонченностью, вдруг показалось надменным самолюбованием, эгоизмом высшей пробы. Послушать Элис, так война коснулась лишь ее одной.

Оланна протянула мыло:

— Мне прислали несколько кусочков.

— Ах! Значит, и я буду среди тех, кто в Биафре моется мылом «Люкс». Спасибо.

Улыбка преобразила лицо Элис, глаза засияли, и Оланна задумалась, находит ли Оденигбо ее хорошенькой. Она смотрела на миниатюрную женщину с золотистой кожей и тонким станом — все, что прежде ее восхищало, теперь таило угрозу.

— Ну, пойду готовить Малышке обед. — Оланна попрощалась.

В тот вечер она пошла и к миссис Муокелу с кусочком мыла.