Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга 1 - Андрей Лазарчук

И всё же…

Мелочь, казалось бы – рыхлая глина рвов. Но в ней насторожено великое множество верёвочных петель и силков, ноги попадают в них, запутываются, короткая заминка…

Залп в упор. И ещё один. И ещё.

Стрела, как правило, не пробивает щит. Или пробивает, но теряет на этом всю свою силу. Это если щит стоит ровно. Но когда наклоняешься или приседаешь, чтобы снять с ноги или разрезать захлестнувшую лодыжки петлю, когда рывок верёвки, в которой запутались и другие твои товарищи, подсекает твои ноги, и ты валишься на спину, сбивая того, кто идёт за тобой, когда ты просто теряешь равновесие и делаешь шаг в сторону, чтобы восстановить его – стрела может и миновать твой щит, погружаясь в грудь или живот, или скользнуть по щиту вбок, поражая твоего соседа по строю… а тут ещё в упор бьют пять или шесть рамочных луков, от которых не спасает ни один щит даже за триста шагов… пробив навылет одного, стрела эта вполне ещё может поразить и второго, идущего следом…

Залп, залп, залп!

Но вот то здесь, то там по трупам павших, перепрыгивая через деревянную щетину, во рвы врываются закованные в панцири солдаты. Здесь уже ничего не решает строй, а только мастерство владения клинком, да прочность доспехов, да ярость…

Всё кончено за считанные минуты. Лучники бегут. Их не догнать. Обслуга рамочных луков подхватывает свои смертобойные машины и несёт их в тыл, и их тоже не могут догнать. А вот баллисты не увести и тем более не унести, и поэтому они вспыхивают ярким пламенем…

Отсюда, снизу, пригорок, на котором расположились Рогдай со свитой, что-то мучительно, сосуще напоминал, и Отрада всё время на него оглядывалась, пытаясь понять. Но только когда послеполуденное тёмное солнце повисло сбоку и отчётливо легли на обрыв длинные вертикальные тени эрозионных гребней, она вспомнила: так в детских книжках рисовали кита. Покатое туловище и отвесная решётка зубов…

Наверное, она слишком надолго задержала взгляд на солнце: не такое уж и тёмное оно было. Левый (почему-то левый…) глаз вдруг перестал видеть что-то, кроме контуров, всё затопило золотое сияние – будто бы предметы облило жидкое золото, а в воздухе повисла золотая тончайшая пыль. Опять началось, в ужасе подумала она…

Я больше не выдержу.

Я – больше – не выдержу!

Она огляделась, будто смотрела: куда бежать…

Алёша…

Но Алексея здесь не было. Она не видела его уже четыре дня.

Нет, наверное… – она приложила руку к виску… просто ослепило. Вот всё и прошло, вот и прошло…

Она так уговаривала себя, хотя и видела: золотой отсвет лежал на всём. Если смотреть левым глазом. Если его закрыть – то отсвет исчезает.

Ослепило…

Верная Гроза присматривалась тревожно, но молчала.

А потом как-то очень внезапно возник чародей Якун. Место было открытое, но никто из стражи не заметил его приближения.

Он потянул Отраде руку, и она спрыгнула с коня, ни о чём не спрашивая.

– Отъедь, дева, – велел Якун Грозе. – И последи, чтобы нам не мешали…

Сам он взял Отраду под локоть и повёл из-под навеса – большого белого шатра с заброшенными на крышу стенками. Они шли и шли куда-то, и наступил момент, когда Отраде показалось, что они одни и никого вокруг нет, и в какой-то версте не идёт смертная сеча, не несутся конные вестовые и не лопаются в небе сигнальные ракеты.

Только солнце оставалось тёмным, и поэтому на землю, на камни цвета холста ложились совсем уж чёрные тени.

– Был бы я подлец, если бы не сказал, – начал Якун, глядя мимо. – И не так уж я верю в пророчества, особенно сделанные на самой заре мира… да больно складно выходит. Про Тихую Книгу мало кто слыхал, не переписывают её, держат под замками, и не зря, думаю: много там есть такого, чего людям бы не знать лучше. Вроде бы писал её сам Бог Создатель то ли после смерти своей, то ли просто уйдя из мира, – водя руками трёх безумных монахов. Может, и так – удивительного в том нет ничего. Слишком уж подробно о царстве мёртвых да о том, как мёртвыми повелевать и какая от них польза живым… Но не в том дело. Есть там поэма о чародеях, как они мир от зла избавляли: один для него подземелье открыл, другой над подземельем башню поставил да ключи отковал… а зло тем временем подземелье то заполнило и через край потекло, но никто того уже не замечал, поскольку уверен был слепо, что сидит оно под замком и сидеть будет вечно. И только третий чародей, очень старый и не веривший ничему, всё понял и решил поначалу обратить зло в добро, а когда его осмеяли и изгнали отовсюду, то озлобился сам и решил правоту свою доказать, да как: отворить то тайное подземелье, куда исчезало из мира добро. И требовались ему для того белая башня, белый камень, белый лев и белая дева…

Отрада вдруг судорожно вздохнула.

– Да. И вот слуги того чародея, сами отчасти чародеи, поставили белую башню, создали белый камень, приручили белого льва и привели белую деву. И чародей снял печати с тайного подземелья, и добро вырвалось оттуда…

Якун замолчал. Отрада, не дождавшись продолжения, спросила:

– И… что?

– И оно немедленно схватилось со злом в самой жестокой битве. Битва длилась всю следующую вечность. А когда битва кончилась, от вечности осталась лишь горсточка пепла, негодная даже для того, чтобы… В общем, просто горсточка пепла.

– Значит, это должно исполниться… – не то спросила, не то подтвердила Отрада.

– Не знаю, – сказал чародей. – Может быть, это императив. Может быть, пророчество. Может быть, предупреждение.

– И?..

– Всё очень вязко. Жизнь не выпускает нас… Я не знаю, что делать. Когда противостоишь року, любой ход оказывается не твой. Но вот вопрос: существует ли рок – либо же мы сами, как маленькие дети, сочиняем страшилки, сами же их боимся, сами… Всё сами… – он замолчал.

Отрада мимо его плеча посмотрела на пригорок, похожий на кита. Там, над обрывом, стояли маленькие фигурки.

– Значит, ничего нельзя знать заранее? Если есть сомнения в пророчествах… это то же самое, как если бы никакого пророчества просто не было.

– Да, именно так.

– А тот… старый чародей… он что – не читал этой книги?

– Читал, конечно. Одну из многих…

– Тогда зачем вы мне это рассказали?

Чародей опять замолчал и на этот раз молчал долго. Но и Отрада не торопила его с ответом.

– Кто-то в нас принимает решения, – сказал он наконец, – и потом сообщает нам об этих решениях нашими же поступками. Я хотел… я должен быть уверен, что он знает то же, что и я. А зачем…

– Наверное, – сказала Отрада, – это дурацкий вопрос – зачем. Так надо, да?

– Да, – согласился Якун, – так надо. И пусть всё идёт согласно природе своей. Если вечности суждено погибнуть, она погибнет так или иначе.