Из Америки - с любовью - Андрей Уланов

На лицах моих товарищей отразилось почти комическое удивление.

– Ну думайте, думайте, – подбодрил я их. – Чем занимается «Стадлер», мы знаем. Хотя бы приблизительно. А Комитет в лице Арлингтонской лаборатории закупил добрых шестьдесят килограмм рутений-родиевого сплава плюс огромное количество той разной техники, не подходящей по профилю ни к одной из известных областей исследования. Неужели вы не задали себе вопроса – чем они там занимаются.

Над столом повисло молчание.

– Исследованиями… – пробормотала Кейт неубедительно.

– Сколько у Комитета таких лабораторий? – гнул я свою линию.

– Не знаю, – созналась Кейт. – Даже боюсь представить.

– Одна, – ответил я. – Я проверял. Основана пять лет назад, еще до Трехдневной войны. Очень нетипичное поведение для агрессивной организации вроде Комитета, не находите? Лаборатории, ученые… Кстати, мне так и не удалось выяснить, какого профиля эта лаборатория. Физическая, и все.

– Значит, Садовиц тут ни при чем, – пробормотал Андрей. – А что же они так всполошились?

– На воре, – я улыбнулся, – шапка горит. Их проект входит в завершающую фазу – об этом говорит и закупка рутения, раньше за ними такого не замечалось. А тут приезжаем мы, начинаем что-то совершенно нагло вынюхивать… Понятно, что господин Аттенборо всполошился. Сейчас его беспокоит гораздо больше вопросов, чем нас, потому что перед нами вопрос всего один – что делать?

– «Кто виноват?» отложим на потом, – хихикнул Андрей. – А что тут думать? Передать все наверх, побултыхаться еще недельку для виду, просто чтобы сенатора язва замучила, и отбыть домой.

– Мы не можем, Андрей, – проговорил я раздельно.

– Почему? – удивился мой товарищ.

– Мисс… офицер Тернер, вы не оскорбитесь, если мы с коллегой перейдем на французский? – обратился я к Кейт. – Нам надо кое-что обсудить в приватном порядке.

– Ради бога, – отмахнулась американка и отпила вина. Однако я заметил, как напряженно она вслушивается в наш разговор – очевидно, пытаясь уловить смысл по немногим знакомым ей словам.

– Андрей, вы помните нашу позавчерашнюю беседу? – произнес я.

– Помню, – ответил тот. – И все равно не понимаю.

– Девять шансов из десяти, что «Арлингтон лэб» – это оружейная мастерская, – объяснил я. – У американцев есть такая милая черта – они любят очень мощное оружие. Почти как немцы.

– Ага, – Андрей усмехнулся. – «Элефанты» на угле.

– Вот-вот, – кивнул я. – Но суть даже не в этом. – Я замялся, пытаясь ухватить за хвост ускользающую мысль. – Помните – «praemonitus praemunitus»?

Соображал Андрей быстро.

– Хотите сказать, что когда наши разведчики доберутся наконец до этой лаборатории, то могут не найти концов?

– Или самой лаборатории, – кивнул я. – Нельзя упускать время. Мы спугнули зверя. Остается только идти по следу, иначе он ускользнет от нас.

– Как бы эта зверюга кусаться не начала, – мрачно предсказал Заброцкий. – И что вы предлагаете?

– Вначале – узнать все о лаборатории, – уверенно заявил я. – В том числе то, что мы уже знаем. Плохо, что наши проклятые бумаги не действуют на том берегу Потомака – придется действовать в обход, может, через мадемуазель Кейт.

– Кстати, а как быть с ней? – забеспокоился Андрей. – Вы не думаете, что она станет возражать? Об этом я как-то не подумал.

– Есть только два варианта, – ответил я. – Обмануть или убедить. Не знаю, что лучше. Только, чур, убеждать ее будете вы – у вас, кажется, сложились более дружеские отношения. На меня она до сих пор смотрит, как на какое-то беспозвоночное.

– Ну хорошо, – неохотно согласился Андрей.

– Так о чем вы болтаете? – вмешалась в нашу беседу Кейт, естественно, по-русски.

– О наших дальнейших планах, – отозвался я, а для Андрея добавил по-французски: – Только давайте отложим объяснения на потом. По-моему, мадемуазель Кейт сейчас сильно расстроена, и если мы огорошим ее в такой момент, нам придется платить за битую посуду.

– Уи, монсеньор! – Андрей потешно откозырял.

– И что вы решили? – не отставала Кейт.

– Посвятить ближайшие два дня вдумчивому и деятельному отдыху, – не моргнув глазом соврал я. – Полагаю, никакие учреждения все равно работать не будут – выходные все же. А в понедельник можно будет и решить, чем заняться дальше. Кстати, нам будет до зарезу нужна ваша помощь. Как у вас тут принято развлекаться, мы не имеем понятия, так что вам придется нас учить.

– Боюсь, из меня спутник паршивый, – грустно предупредила Кейт.

– Мы постараемся развеять ваш Weltschmertz, – заверил ее Заброцкий.

Я мысленно ему поаплодировал – пока Кейт выясняла, что это такое, тоскливое выражение с ее лица сошло.

Потом принесли горячее, и за ним мы долго и серьезно обсуждали, как именно мы будем отдыхать на выходных. Кейт почему-то порывалась отвести нас на какой-нибудь спортивный матч. Я был согласен разве что на турнир по боксу или дзит-кун, Андрей настаивал на спортивной стрельбе, утверждая, что лично выйдет на дистанцию и возьмет первый приз, кубок и «большую шоколадную медаль», Кейт поминутно выясняла, что значит то или иное слово – в общем, никого не удивило, что одна бутылка вина превратилась в три.

Когда мы вышли из ресторана, метрдотель проводил нас взглядом, полным сердечной ненависти. Оно и неудивительно – все столики были уже заняты, а последние полчаса мы просто сидели и болтали, отмахиваясь от официанта, поминутно пытавшегося подложить нам счет. Кейт слегка разрозовелась и время от времени теряла туфельку. Андрей каждый раз пытался галантно подхватить ее под локоток, но Кейт возмущенно шарахалась. Я посмотрел на часы – шел седьмой час вечера. Небо, до того удивительно ясное, стремительно заволакивали несущиеся с востока тучи, над асфальтом улиц еще поддувал мягкий осенний ветерок, но там, в вышине, уже неистовствовала буря – так бывает иногда, и всякий раз это зрелище поражает меня. Я решил, что все наши планы на завтра придется перекроить, если пойдет дождь.

«ВАШИНГТОН ПОСТ»,

28 сентября 1979 года

«В своем сегодняшнем интервью известный врач и автогонщик Эрнесто Че Гевара подтвердил свое намерение передать премию за первое место в гонках на приз Линдберга лепрозорию Манауса. «Если я называю себя американцем, – сказал «Непобедимый Че», – я не имею права делать различия между бразильцем или жителем Соединенных Штатов. Если я называю себя врачом, я не имею права думать о себе, когда страдают люди». Напомним, что Гевара занимает место на пьедестале почета уже шестой раз, и все денежные премии были пожертвованы им различным больницам».