Большая книга ужасов. Millennium - Ирина Щеглова

– Ты со мной?

Умыться. Прямо сейчас.

– Иду.

Сашка оторвал ноги от земли, почувствовал, какими они стали деревянными, и неловко зашагал к Ирке.

– Что с тобой?

– Ты ничего не видела?

– Видела. Тебя. Как ты стал прыгать и орать.

– Тут девчонка какая-то…

– С синим лицом?

Он на мгновение обрадовался – Ирка тоже видела эту кикимору, ничего ему не показалось… Но Зайцева уже состроила презрительную мину.

– Хорош заливать. Покойницы ему видятся. Как в изоляторе полежали, так шарики за ролики заскочили. Еще скажи, что ты теперь боишься идти в административный корпус, потому что там умершая девчонка.

Кабанов остановился. Они прямым ходом направлялись к изолятору, где на втором этаже…

– А разве Семеныч у себя в кабинете?

– Не у себя, так дома. Все равно нам в эту сторону.

Зайцева все шла и шла вперед, и даже не шла, а плыла по дорожке. Вокруг нее вился теплый воздух. Кабанов проморгался, прогоняя идиотское видение. Все-таки Кривой ему здорово врезал по голове, глюки начались.

– Ты там примерз? – из странного далека поинтересовалась Зайцева.

Или опять не Зайцева? Потому что ему временами казалось, что это все-таки не Ирка. Она словно начинала двоиться. Вот идет она, длинные волосы шлейфом струятся по спине, легкие пряди взлетают от движения. То это уже не она, а кто-то в темной футболке и юбке, волосы короче и совсем не развеваются.

Душ! И шоколадный батончик. Переутомился он сегодня.

Не Ирка смотрела на него, протягивала руку. Они уже были около административного корпуса. На втором этаже в знакомой палате горел свет. В соседней тоже. Сашка знал, что если он посмотрит на окна, то увидит в них… кого?

Просто умыться. Это быстро.

– Я сейчас!

Сашкино тело вдруг стало легким, как воздушный шарик.

– Быстренько схожу и вернусь!

Он помчался. Может, за ним и гнались, но он был быстрее. Галопом проскакал по дорожкам, поднырнул под свисающие ветки акации, рванул дверь корпуса.

Вожатый Матвей стоял в холле невозмутимым памятником. В первую секунду Кабанов замешкался – будут ругать, потянут на разборку…

– Вы позвали Семеныча? – спокойно спросил вожатый.

И тут Сашка понял, что всю дорогу почти не дышал. Воздух колом застрял в горле. Захотелось как следует продышаться. Боль в ребрах отправилась по уже отработанному маршруту.

– Он идет, – с трудом выдохнул Кабанов и юркнул налево за угол, где были душевые.

Нет, его никто сейчас не мог догнать. Ни одна живая душа.

Живая…

Намылил руки. Смыл. Намылил еще раз, взбил как можно больше пены и стал тереть лицо. Щеку – до скрипа. Губы – пока не начало щипать. Намылил. Кожа издавала под его пальцами неприятное попискивание.

Снять кожу, встряхнуть, вывернуть, надеть.

Коридор наполнился звуками шагов – пришел Кирюша. Кабанов проскочил за его спиной, на цыпочках пробежал через палату к угловой койке под окном. Конечно, никто не спал. Стонали кровати, шуршали одеяла. Неприятным горохом сыпалось на пол: «Ччччто там?», «Чччто?», «Чччччч».

Сашка полез в свою тумбочку. Добра у него немного. Главное достояние – «Тройной» одеколон. Мать дала, от укусов комарья и мошкары мазаться. Самое время применить.

Щедро ливанул резко пахнущей жидкости в ладонь и – как делал отец после брится – махнул по всей щеке.

Адская боль, словно и правда снимают кожу, холодом вонзилась в скулу. Представилось страшное – щеки больше нет, остался жуткий провал, как бывает у зомби в фильмах ужасов.

Кабанов застонал, принялся тереть щеку подвернувшейся чистой футболкой, из той же самой тумбочки добытой. Стало еще больнее. От запаха закружилась голова.

Горох застучал пулеметной очередью: «Тттты чччего?», «Тттты ччччего?», «Тттттт!».

Вспыхнул свет.

– Ну вот, уже и Кабан свихнулся, – добродушно заметил Кривой, непонятно каким чудом уже лежавший под одеялом. Словно и не ходил никуда.

Сашка сидел на кровати, зажмурившись, прижимал к лицу футболку, пытаясь сдержать слезы. Плакать хотелось нестерпимо – от боли, от унижения, от осознания того, что совершил какую-то непоправимую ошибку.

– Саша! Что с тобой?

Вожатая Алена отрывала его руки от лица. Кабанов сопротивлялся. Сопел, закусывал губы, постанывал. Но бой за футболку он проиграл.

Кривой присвистнул:

– Ничего себе, поцелуй. Она тебя покусала? А говорили, умеючи…

– Ты что, одеколон пил?

Сашка поднял глаза. Алена была в ужасе. Она смотрела на ярко-красное пятно, расплывающееся на щеке Кабанова, на страшные опухшие губы.

– Пошли!

Кабанов сдался. Ему вдруг стало все равно. Он поднялся и побрел за вожатой в коридор. Футболка упала, запуталась в ногах.

Закуток вожатых – короткий коридор с выходом в две палаты на три кровати – был ярко освещен, туда-сюда ходили. Взъерошенный Королев с еще мокрыми после купания волосами сидел в комнате девушек за столом, на котором было все, о чем они только могли мечтать по ночам. Стакан горячего крепкого чая, сквозь прозрачные стенки видно, как опадают, тая, щедрые куски сахара, россыпью печенье, пряники и конфеты, на тарелке нарезанные шматы вареной колбасы и куски белого ноздреватого хлеба с палец толщиной. При виде такого великолепия Кабанов забыл о своих печалях. По вечерам от голода они жевали какую-то кислую траву, растущую вдоль забора. Она цвела красивыми крупными цветами, похожими на колокольчики. От такого жевания приходила не сытость, а тупое равнодушие, голова дурела. А здесь…

– С этим что? – Карина, вожатая второго отряда, перестала кромсать сыр.

– Что с тобой? – растерянно спросила Алена, которая привести-то Сашку – привела, но ничего не успела узнать.

– Меня покойница поцеловала, – сам не заметил, как признался Кабанов.

Королев, сильно дернув плечами, фыркнул и, заваливаясь назад всем телом, громко расхохотался.

– Нет, ну вы, дорогуши, издеваетесь! – приподнялся на своем месте Кирюша.

– Что у вас происходит? – негромко спросил появившийся на пороге Семен Семенович.

– Ничего не происходит, – прогудел у него за спиной Матвей. – Все в порядке. Как всегда.

– А почему у вас пахнет одеколоном?

Лешка последний раз булькнул и затих. Карина выронила нож.

– Я вам больше не нужна? – Королевой выступила из коридора Зайцева. От взгляда, которым она наградила Кабанова, Сашке захотелось провалиться сквозь землю.